Водонапорная башня

– Не знаю, мне не до любви было, проработала всю жизнь, света белого не видя.

– Так не бывает.

– Когда мне столько, как тебе сейчас было – война началась, голод, а потом я работать пошла – опять не до любви стало. Дед твой меня высватал рано, а там уж и дети пошли. Никакой любви – маята одна.

– А деда ты не любила? – осмелившись, спросила я.

– Любила – не любила, пойди разбери. Больше сорока лет вместе прожили.

Ее лицо тронул едва заметный румянец, и речь ее стала торопливой и неуверенной. Она еще ниже нагнулась к кустам, будто пыталась спрятать в них свое невинное юное не по годам смущение. Я сделала вид, что не заметила ее неловкости и продолжила ласкать ее слух своими нарочито наивными размышлениями.

– Война – любви не помеха, работа тоже, и даже женатые люди влюбляются. Это просто случается, и все. Влюбляются не только на сытый желудок и не от скуки вовсе. Ты со мной согласна?

По тому, как она, растерянная, три раза перепроверила один и тот же куст, я поняла, что она полностью со мной согласна, только признаться в этом она ни за что бы себе не позволила. Жар-птицы на ее платье заливались сладкими трелями и кружились в водовороте любовных танцев, а она, уставшая и тяжелая, брела по меже меж картофельных листов и старалась казаться слепой и глухой душою. Я смотрела на нее, и мое сердце наливалось тихой любовью, любовью и состраданием. Чем был тот камень, что лежал на ее груди, и можно ли было избежать участи быть похороненной под ним заживо?

Погруженная в свои мысли, я дошла до конца грядки, но так и не услышала ответа на свой вопрос. Я выпрямилась и подняла голову. Солнце поднялось уже высоко и начало сильно припекать затылок. Бабушка поравнялась со мной и медленно разогнула онемевшую спину.

– Ты устала, ба. Пойдем в дом, да и жарко уже, – предложила я.

– Ой, не говори! Какой день жар стоит, хоть бы помочило. Сил прям никаких, – тяжело вздыхая, сказала она. – Пошли!

Мы высыпали полудохлых жуков в ведро с керосиновой водой возле сарая и, смыв с ног налипшую грязь, направились в дом.

Творожники подходили к концу, как и очередной сериал по телевизору, когда мы с бабушкой вошли в дом. На кухонном столе осталось лежать полосатое промасленное полотенце. Часы показывали без четверти десять. Элен сидела в комнате, напротив телевизора в кресле с пустой тарелкой на коленях и рыдала.

– Элен, что случилось? – испуганная спросила я, подбежав к ней.

– Ах, Кэт, он ее не любит! Не любит! – сказала она сквозь слезы.

– Кто кого не любит?

– Круз! Он не любит ее. У него другая!

– Успокойся, Элен! Это же сериал. Так в жизни не бывает, – утешала ее я, и сама не верила тому, что говорила.

– Иден такая красивая, такая красивая! Как он может так с ней поступать, Кэт?

Элен была безутешна, и я решила ее оставить. С колен я взяла у нее пустую тарелку, теплую, еще пахнущую творожниками, и понесла ее в кухню. За моей спиной раздался дребезжащий стук в окно. Я сразу поняла, кто пришел, но не обернулась, а продолжила свой путь на кухню. Стук повторился, и до нас с бабушкой донесся звук быстрых шагов и двух голосов.

– Ваш Круз пришел, – пошутила бабушка, и мы засмеялись.

С шумом захлопнулось окно, и через секунду к нам с топотом выбежала растрепанная румяная Элен. Ее матовые щеки еще хранили длинные следы от слез, напоминающие русла пересохших рек, бледно-голубая акварель ее глаз размылась и сделалась прозрачной.

– Кэт, мне нужна твоя помощь, – деловито сказала она. – Пойдем в комнату.

Без единого слова я встала со стула и поплелась следом за ней. Войдя, я не узнала нашу с Элен комнату. Ощущение было такое, будто меня загнали в душную подсобку магазина одежды: кровать, стул, полка и крючки на стене, даже гардина на окне были увешаны ее платьями. Шесть пустых пакетов были вывернуты наизнанку и мирно покоились у моих ног на полу. Казалось, что до этого, битком набитые, раздутые, они просто болели животами и, после того, как их стошнило всем этим цветным безумием, они наконец-то пошли на поправку. Я огляделась в поисках пустого места, чтобы сесть, но так и не нашла его.

– Не стой, садись где-нибудь там, – сказала Элен и указала на пол возле пакетов.

– Зачем я тебе?

– Кэт! Дорогая моя, ты была права – он ведь пришел!

– Ну, вот видишь, – ответила я и опустила глаза.

– Он попросил меня выйти через час на улицу. Сказал, что будет учить кататься на велосипеде, – задыхаясь от волнения, говорила Элен. – У меня только час времени, ты понимаешь?

– Нет, не понимаю. Одевайся да выходи.

– Вот для этого ты мне и нужна – помоги мне выбрать что-нибудь.

С этими словами Элен быстрым жестом скинула с плеч бретельки своего домашнего платья и после, как оно скользнуло по ее ногам, осталась стоять в одних белых трусиках. Она наклонилась, чтобы взять с кровати юбку, и позвонки на ее спине проступили стройной грядой круглых холмиков. Одна за другой ее голые ноги шагнули в юбку, как в горячую ванну, и она сомкнула ее края на своей талии.

– Какая лучше? – спросила она и повернулась ко мне, держа в руках двое плечиков с кофточками белого и голубого цветов.