Водонапорная башня

Когда я открыла глаза, желтый закатный свет сочился в комнату. Воздух был сухим и колючим с запахом пыли. Через открытое окно в изголовье кровати влетал ветерок и трогал мой лоб. Слегка колыхалась занавеска, и изредка поскрипывали металлические гардинные кольца. У кого-то работал телевизор. Было слышно, как неразборчиво бормочущий мужской голос сообщал подробности заседания членов правительства.

– Зачем ты тащишь меня с кровати? – промямлила я разучившимся говорить ртом.

– Я разбудила тебя? Прости, – виновато сказала Элен и отпустила мою руку. – Я хотела тебя подвинуть. Посмотри, как ты разлеглась.

И впрямь я лежала на самой середине кровати, как загорающий, раскинув руки и ноги в стороны. Я привстала и села в кровати. На Элен все еще было то самое красное платье, которое мы выбрали утром, волосы ее были собраны на затылке.

– Ты не заболела? – заботливо спросила она. – Бабушка сказала, ты весь день проспала.

– “А ее, по-видимому, весь день не было дома”.

– Нет, я не больна, – ответила я и про себя добавила: “Или мне бы хотелось в это верить”.

– Вот и прекрасно, значит – поболтаем, – сказала она и села рядом со мной на кровать.

Я окинула ее сонным взглядом. Ее небесные глаза, казалось, вобрали в себя вечерний сумрак и сделались темными и лукавыми. Костер, которым горело ее красное платье днем, истлел, и всюду на его ткани были видны пепельно черные разводы. Элен выглядела уставшей и как будто даже похудевшей. Я отвернулась и задумчиво посмотрела в окно.

– О чем ты хочешь поболтать?

– Не о чем, а о ком, – начала Элен, – если тебе, конечно, интересно.

Она редко рассказывала мне о своих мальчиках, да я в общем-то и не спрашивала. Иногда мы могли обменяться мнениями о том или ином из ее ухажеров, но дальше этого, как правило, не заходило. Мужское внимание давно стало для нее чем-то само собой разумеющимся, и ее короткие односерийные романы никогда не были темами наших разговоров. Наоборот, на те редкие несколько недель, что мы встречались на летних каникулах, она будто опять делалась ребенком. Там, за воротами бабушкиного дома ее всегда стерегла ее взрослая жизнь, но здесь, в нашей с ней комнате я чувствовала, что она принадлежала только мне. Поэтому ее желание говорить об Антоне меня удивило.

– Это интересно тебе, а значит – ты можешь рассказывать мне все, что захочешь, – ответила я.

– Вот и чудесно. Угадай, он поцеловал меня?

– Да, – ни секунды не раздумывая, ответила я.

– А вот и не угадала!

Она сказала это весело, празднично и даже подпрыгнула на кровати. Я ровным счетом не понимала ни того, чему она радуется, ни того, почему этот скорый на поцелуи мальчик медлил в этот раз.

– Может он не умеет целоваться? – съехидничала я.

– А может это настоящее чувство!? – громким восторженным шепотом сказала Элен. – Я так счастлива, Кэт! Он, кажется, влюблен в меня по уши. Ну разве это не мило – влюбиться и бояться?

– Я как-то об этом не подумала, – еле слышно ответила я.

Элен положила голову мне на плечо. Я почувствовала едва уловимый запах дыма от ее волос, и в голове возник образ пламени той свечи, которой она горела для него весь день. Я погрузилась в свои мысли.

Как ни крути, в любовных делах Элен понимала куда больше меня. Она должно быть права – здесь кроется настоящее чувство. Было удивительно, как она радовалась тому, что любая другая девушка сочла бы за любовную неудачу и впала в уныние. Она, как бедный художник, изрисовавший все холсты, которые смог купить, когда еще его искусство было кому-то нужно, теперь соскабливала краску с живописных пейзажей своих любовных историй и радовалась тому, что под ними начинала проступать серая ткань.

– Где вы были сегодня? – прервала я наконец молчание.

– Мы ездили к пруду.

– Купались?

– Нет, он не захотел, – ответила Элен, и я услышала, как она начала сонливо растягивать слова.

Она подняла голые ноги с пола и положила их на кровать, а ее голова опустилась мне на колени. В гуще ее шелковых волос я нащупала несколько острых шпилек и начала выдергивать их одну за другой. Черная масса стала расти и расползаться в разные стороны, пока не накрыла мои колени. Я окунала руки в воды ее гладких волос, а они убегали сквозь мои пальцы и падали на пол. Элен притихла и закрыла глаза. По ее коже пошла мелкая рябь мурашек, и, спустя несколько минут, она шумно задышала.

Я уложила ее в постель и легла рядом. Вечер незаметно сменила ясная ночь. В переулке перед домом кто-то починил фонарь, и тот на радостях светил, как дурак, в самые окна. После многих часов сна даже одна мысль о том, чтобы заснуть казалась невозможной. Я заложила руки за голову и стала вглядываться в темноту, изучая наряды Элен. С гардины над моей головой свисали два платья. Одно из них своей рюмочной формой напоминало старую бабушкину фруктницу, другое же больше походило на медный колокол. Трудно было представить Элен в этом простоватом платье.

– “А вот мне бы оно пошло, – подумала я. – Попрошу завтра померить.”