Водоворот

Банти. Мы с Ники ехали весь день. Пароходы и поезда действуют ему на нервы…

Ники. Когда принесут коктейли, скажи Престону, чтобы он отнес мой в комнату отца.

Банти. Ники, не дури.

Ники. Я же не могу не поговорить со стареющим отцом после годового дебоша в Париже. Не понимаю, почему тебе должна принадлежать монополия на воссоединение.

Банти. Только не задерживайся.

Том. Чао!

Ники(сердито). О, Господи!

Он выходит.

Том. В чем проблема?

Банти. Ох уж эти темпераментные музыканты.

Том. Глупый осел.

Банти. Да нет же… просто он ревнует.

Том. Почему… он?..

Банти. Мы в некотором смысле обручены.

Том. Что?

Банти. Почему нет?

Том. Ты… ты любишь его?

Банти(небрежно). Да… разве это не ужасно?

Том. Святой Боже! (Смеется).

Банти. Над чем ты смеешься?

Том. Так забавно узнать, что ты влюблена в одного из таких парней.

Банти. Что ты подразумеваешь под «такими парнями»?

Том. Ну, не знаю… совершенно не таких, как ты.

Банти. В каком смысле?

Том. Ну, ты понимаешь, женоподобных.

Банти. Ты стал еще большей деревенщиной, чем прежде.

Том. Слушай, я хочу сказать…

Входит Престон с коктейлями.

Банти. Вас не затруднит отнести коктейль мистера Ники в комнату его отца?

Престон. Нет, мисс.

Том. Миссис Ланкастер скоро выйдет?

Престон. Думаю, да, сэр.

Он выходит.

Банти. Теперь черед смеяться мне (смеется).

Том. Почему?

Банти. Я только сейчас сообразила, что к чему.

Том. Что?

Банти. Мы еще встретимся, на уик-энде.

Том. Ты приедешь в их поместье?

Банти. Да.

Том. Прекрасно… в субботу утром отправимся на прогулку верхом и поговорим.

Банти. О чем?

Том. О многом… прежде всего, о прошлом.

Банти(поднимает стакан). За прошлое, Том.

Том(отвечает тем же). За прошлое!

II

Холл в доме Ланкастеров, примерно в сорока милях от Лондона.

Занавес поднимается в субботу после обеда. Играет граммофон, слышится гул разговоров. Клара Хибберт, певица, танцует с Томом Верьяном, Элен с Поунти, Ники с Банти. Флоренс сидит на кушетке, беседует с Брюсом Фэарлайтом, честолюбивым драматургом, автором пьес, которые ценятся теми, кто живет в относительной роскоши.

Весело, шумно, в воздухе висит сигаретный дым. В самом начале действия все говорят одновременно, но потом музыка не должна мешать слышать голоса тех, кто выходит на авансцену. Эту часть спектакля, возможно, трудно поставить, но она необходима.

Элен. Это слишком уж быстро, Ники.

Том. Надо бы помедленнее.

Ники. Эта скорость указана на пластинке.

Поуни. Я уже лет десять не танцевал, и не знаю, почему.

Флоренс. Но последний акт очень сильный, когда она выходит, наполовину обезумев от страха, и обо всем рассказывает.

Брюс. Я пытаюсь писать, как можно реалистичнее.

Клара. Я ставлю ей тройку за манеры, но семерку за обаяние, потому что не должна казаться мегерой.

Том. Я думал, она всем понравилась.

Банти. Нет, Ники, его техника полностью уничтожает вдохновение.

Ники. Только не при исполнении Равеля и Дебюсси, старых мастеров, да, но, возможно. Он от них уже устал.

Банти. Я думаю, напрасно.

Элен. Мой дорогой, сейчас это последний писк моды, но, к сожалению, цвет больно неудачный.

Поуни. У Марион Феррис такое же платье от Пуаре, только ярко-синего цвета.

Клара. Кажется, туфелька слетает у меня с ноги.

Том. Остановимся?

Клара. Нет, уже все в порядке.

Флоренс. Вас не затруднит вытащить этот окурок из мундштука?

Брюс. Я попытаюсь (справляется). Я всегда курю трубку, когда работаю.

Флоренс. Как интересно.

Банти. Полагаю, по репетиции невозможно судить о самом выступлении.

Ники. С ним — нет. Потому что он недостаточно драматичен.

Банти. Мне как-то не по себе от пианистов, которые видят себя и драматическими актерами.

Элен. Поуни, твой язык с каждым днем становится все более ядовитым.

Поуни(смеется). Я же должен был что-то сказать. И потом, это правда.

Элен. Особенно насчет ее лодыжек.

Поуни. Дорогая моя, да!

Оба смеются.

Пластинка заканчивается, и Ники подходит к граммофону, чтобы поменять ее. Все разговаривают и смеются.