Водоворот

Тимко стучал кайлом с добрый час и вырубил дырочку, которую можно было накрыть шапкой. Товарищей долго не было, и он, разогнув спину и приставив козырьком к глазам руку, жмурясь от яркого, слепящего блеска, долго искал их взглядом. Наконец увидел внизу две маленькие фигурки, которые карабкались по косогору с охапками бурьяна. Тимко смотрел на них сверху, и Коростылев казался ему совсем крохотным, каким-то плоским. Из рыжих кустов краснотала выехал на коне Хлястик, махнул рукой и что-то крикнул. К нему сразу же побежали трудармейцы и обступили плотным кольцом.

«Что это они там? Верно, фронтовая сводка». Тимко бросил кайло и, широко шагая, почти бегом направился к трудармейцам. Но люди уже расходились по своим местам.

«Видно, ничего особенного»,— подумал он.

Коростылев и Марко тоже отошли от толпы и стали снова взбираться на косогор, но направились в другую сторону. Тогда Тимко свистнул и помахал им шапкой. Марко карабкался первым, Коростылев — за ним. Когда они были уже близко, Тимко заметил, что лицо Коростылева светится радостью, будто он только что встретился с добрым другом, которого давно не видел. Бросив охапку бурьяна на снег, он снял шапку, старательно стряхнул с нее колючки и улыбнулся чуть не до ушей, обнажив красные десны.

— Наши немца от Москвы поперли…

— Правда?! — задохнулся от волнения Тимко.

— Хоть у Марка спроси. Сейчас Хлястик из газеты вычитывал.

Тимко глубже надвинул шапку, схватил Коростылева, как ребенка, на руки и стал кружить его вокруг себя — у того прямо ветер в ушах свистел.

— Да пусти. Да задушишь, леший,— тоненько повизгивал Коростылев, дрыгая ногами, на которые налип снег.

— Раскладывай огонь,— весело потер руки Тимко. Глаза его сияли, голос ломался, как хрупкий лед на морозе, движения стали порывистыми и суетливыми.— Ну! — хлопнул он по плечу Коростылева.

— Теперь они пошли драпать. Теперь не задержатся. А тут и морозец прихватывает. Ась? — заговорщицки, весело подмигнул Коростылев в ответ.

Марко разбивал кайлом сухие пеньки и кидал их в огонь.

— Может, если оно так оборачивается, скоро и войне конец? Тогда к чертовой матери — кирку в кусты, а сами — в Трояновку…

— Не спеши, еще и тебе нос расквасят,— буркнул Тимко.— Ты думаешь, так и отсидишься тут с кайлом в руках?

Костер потрескивал сухим бурьяном. Тимко, Марко и Коростылев уселись вокруг, протянув к огню закоченевшие руки. Вдруг поверх костра на снег легла саженная тень. Все обернулись и увидели грека Цивадиса, обмотанного покрывалом, от него разило потом и чесноком. Он молча присел к огню, и тотчас же из-за его спины возникли Тоська и Гошка. Сели по обе стороны от Цивадиса, послушные, как щенята. Цивадис не брал кайла в руки, слонялся от одного костра к другому, отбирал у кого какие были продукты и этим жил.

— Погнали, супостатов, поперли,— потирая длинные костлявые руки, тоненьким голоском сказал Коростылев, и его маленькие глазки радостно заблестели, а лицо сияло, как в гостях или на именинах.— Присаживайтесь к огоньку поближе, люди добрые,— приглашал он Цивадиса.— Вишь как разгорелось, впору греться.

Цивадис молча блеснул на него черными глазами. Коростылев съежился и умолк.

— Гошка, карты.

Гошка вскочил как ошпаренный, кинул из рукава на снег потрепанную колоду карт, на которых уже невозможно было различать фигуры.

— Играем на эту гниду,— показал грек на Коростылева,— десять тумаков за каждый выигрыш. Бить буду я.

Молча сдали карты. Коростылев жалобно улыбался, поглаживая ладонями свои рыжие краги. От них валил пар, лицо было растерянным и жалким. Грек выиграл, цапнул Коростылева за ворот, дернул к себе. Добрые глаза горбуна наполнились ужасом, шапка слетела с головы и упала в огонь. Тимко подскочил к греку сзади, палкой, которой мешал огонь, ударил по шее. Тот взревел от боли. Голову ему свернуло набок. Тимко чесанул его еще раз. Цивадис сел, тяжело, по-волчьи завыл.

— Что ж дерешься, падло! — голосил он, сгребая и разгребая грязными пальцами снег.

Тимко схватил кайло и направился вниз, где леденел Дон. За ним побежали Марко и Коростылев.

«Почему к таким страшным людям, к таким негодяям забросила меня судьба? За что? За какие грехи? — думал Тимко, шагая по замерзшему Дону в расстегнутом кожушке и с кайлом в руке.— Там хлопцы гонят немца, проливают кровь, а эта скотина играет в очко! Да как же это так? Как же так?» Он присел у куста краснотала, свернул цигарку, жадно затянулся. На прутике, словно китайский фонарик, качался снегирек, сыпал снег Тимку на шапку. Дон, вылизанный ветрами, синел льдом. Тимко встал и, размахнувшись, швырнул кайло. Оно звякнуло и, с тарахтением подпрыгивая на льду, понеслось чуть ли не на середину Дона.

— Что ты надумал? — спросили Марко и Коростылев, тревожно переглянувшись.

Тимко глубже надвинул на лоб заячью шапку, блеснул из-под черных усов улыбкой и быстро зашагал к хутору. На квартире собрал свои немудреные пожитки, вышел из хаты. Анюта догнала его в сенях, растерянно заглянула в глаза:

— Куда ж ты?

Тимко весело тряхнул головой:

— За Дон. На фронт, Анюта.

— Отпустили вас, что ли?

— Сам убегаю.