В углу, укрывшись брезентовым плащом, спал Тетеря. «Принесло его на мою голову. Орыся теперь побоится выйти к озеру»,— раздумывал Тимко, укладываясь. Он тут же захрапел, притворясь спящим, а на самом деле ждал, когда все уснут и он сможет выйти на свидание. Но хлопцы никак не успокаивались. Охрим то и дело выходил во двор подкладывать быкам сена и все спрашивал у Марка — не видел ли тот чистика. Марко отвечал, что не видел, и Охрим топтался по хате, разыскивая его так старательно, словно в эту минуту он был до смерти ему нужен. Марко вспомнил, что в золе печется картошка, вышел во двор, принес полный подол — и они с Денисом принялись ее уплетать. Будили и Тимка, но тот не откликнулся. Марко соврал Денису, что, когда выходил за картошкой, видел возле костра лисицу, которая грызла куриные косточки. Денис сказал, что она «куриную кровь учуяла», схватил ружье и выбежал из хаты. Его долго не было, потом прогремел выстрел. На женской половине завизжали девушки, и было слышно, как они бегали во двор узнать, что случилось. Пришел Денис и, когда Марко спросил, убил ли он лисицу, ответил, что не видел ее, а выстрелил, чтобы напугать девчат. Наконец они улеглись, и у Тимка появилась надежда, что скоро все затихнет. Но только он об этом подумал, как Охрим, который, казалось, уже спал, зашевелился и снова стал рассказывать всякие небылицы.
— Вот иду я раз с ребятами мимо кладбища и вижу — что-то белеет…
«И уродится же такая шарманка»,— злился Тимко.
— …Мы к нему — оно от нас. Мы от него — оно за нами. Я тогда и говорю: давайте сядем. Сели. И что бы ты думал? Оно тоже село. Я тогда и говорю…
— Заткнешься ты сегодня или нет? — озверел Тимко.
Охрим замолчал, и некоторое время в хате было тихо.
Даже Денис перестал храпеть.
В сенях что-то зашуршало, и сердитый женский голос сказал: «Они будут дрыхнуть, а я солому носи? Нашли дуру». Зашелестела солома, кто-то пробежал по сенцам, шлепая босыми ногами, стукнула дверь, голоса затихли.
— Вот я и говорю,— снова начал Охрим.— А ну подойдем, хлопцы, ближе да посмотрим, что оно такое…
Тимко встал, накинул пиджак и, переступая через чьи-то ноги, стал пробираться к дверям.
— Погляди там на быков! — крикнул ему вслед Охрим.
Тимко вышел в сени, немного постоял возле двери, прислушиваясь, но на женской половине было слышно только дыхание спящих. Тогда он, приоткрыв дверь, зашептал так тихо, что сам едва услышал свой голос:
— Орыся, Орыся…
В темноте поднялась голова:
— Чего тебе?
— Выйди на минутку…
Тимко, затаив дыхание, ждал у дверей, курил в рукав. Вдруг кто-то сзади схватил его за ворот; он быстро оглянулся и увидел Прокопа.
— А ну, пойдем во двор, я с тобой побалакаю,— сказал Прокоп, не отпуская Тимка.
Вышли. Внезапно Тимко вырвался, выдернул из ярма занозу, отскочил в сторону и встал, ожидая, пойдет ли Прокоп на него. Но тот, видно, понял, чем дело пахнет, и стоял не двигаясь. В это время в дверях появилась закутанная по самые глаза Орыся; увидев отца, вскрикнула и убежала назад.
— Я тебе выгляну! — погрозил ей кулаком вслед Прокоп.— А ты, значит, еще и не зять, а уже занозу хватаешь?
— Рукам воли не давайте. Я у вас ничего не украл.
— Норовишь украсть.
— Это дело мое.
— А я тебе говорю: не трогай. Не для тебя, прохвоста, я растил дочку.
— А может, и для меня?
— Этому сроду не бывать! Чуешь?
— Давайте лучше по-хорошему: ваша дочка давно уже моя,— что захочу, то с ней и сделаю.
— Отступись! — Прокоп наливается злобой, чувствуется, он готов вцепиться Тимку в глотку.— Не отступишься, раздавлю, как щенка. А ее, суку подворотную, день и ночь лупить буду, чтобы слушала отцовское слово.
— Троньте хоть пальцем…
— Тебя не спрошу! — гаркнул Прокоп, громыхая сапогами, вбежал в хату, схватил сбрую и, оседлав лошадь, помчался в Трояновку, чтобы не спать под одной крышей с Тимком.
3
В роду Гамалеев все испокон веков драчуны и заводилы. Обид не прощают, из-за одного слова в драку лезут. Дикий, своевольный у них характер, горячей кровью набухли их жилы. И сейчас еще топчет землю Иннокентий Гамалея, отрастил на старости бороду, словно просяной веник, а смолоду парням ребра ломал. Где какая заваруха — на ярмарке или на гулянье, где дракой запахнет,— Иннокентий уже тут как тут, сверкает глазами, как волк у овчарни, и с ним ватага сорвиголов в мерлушковых шапках. Врывается в свалку с гирькой-фунтовичком в кулаке и пошел косить направо и налево.