Романов несколько секунд молчал, не зная, что сказать, а затем изумленно воскликнул:
— Как? Временное правительство запретило ему находиться с нами.
— Он уже здесь!
— Веди его сюда! — лучистые глаза Романова оживились и заблестели от радости.
Когда вошел улыбающийся Сидней Гиббс. Романов, бросив недочитанную книгу, кинулся ему навстречу. У растроганного встречей с Гиббсом государя глаза оживились необыкновенной радостью. Он встретил Сиднея с распростертыми объятиями как дорогого гостя. Романова удивила и очень взволновала неожиданная встреча. На его щеках проступил румянец, а в душе, как будто солнце воссияло. Расстроенный встречей Гиббс тоже едва не прослезился.
— Садись, рассказывай, что видел, что слышал?
Не отойдя от радости, Романов с неподдельным интересом начал расспрашивать Гиббса обо всех новостях в мире и в стране. Романов расспрашивал его, перебивая почти на каждом слове. Он буквально засыпал его вопросами. И в то же время с напряженным вниманием ловил каждое слово Гиббса. Государь был очень любезен с ним. Он очень обрадовался этой задушевной встрече. Романов принял Гиббса на редкость радушно. Так встречаются только два брата или два дорогих друг другу человека.
— Подайте нам чаю! — распорядился государь.
— А у вас все ль по-хорошему?
— Да ничего живем, — ответил государь и вдруг сделался тихим и безмолвным.
Когда на стол подали чай и печенье, за столом собралась вся семья. Снова послышался веселый говор и смех. Романовы шумно радовались, когда кто-нибудь посещал их в ссылке. Они всегда были с гостями почтительны, вежливы и гостеприимны. Им было трудно жить в Тобольске без вольных просторов и без устоявшегося круга друзей. Их приезду они придавали большое значение, потому что это придавало им силы стойко переносить все тяготы и лишения в Сибири. Романовым приятно было сознавать, что еще не все отвернулись от них. Это было для них, как глотком свежего воздуха. Много интересного и важного они узнавали из рассказов людей, приезжавших в Тобольск.
Очень радовались они приезду в Тобольск и Маргариты Хитрово. Это храбрая девушка доставила им много приятных минут. Кажется, что это был единственный человек в России, который искренно и отважно бросился бороться за жизнь и свободу Романовых.
Пережив осень, царская семья встретила последнее в своей жизни рождество. Он прошел по обыкновению торжественно и шумно. Арестанты поздравили друг друга с великим праздником. Государыня подарила своим близким людям несколько вязанных шерстяных фуфаек. В рождество гнетущие мысли и думы, возникшие под влиянием жизненных неурядиц, на короткое время рассеялись. В этот день они забыли о бедах и обидах.
В праздничный день Романовы посетили церковь. От скучившихся внутри солдат стояла духота, постоянно хлопали двери. Одни заходили греться, другие молиться. На улице солдаты, сбившись кучками, перебрасывались словами.
Когда служба закончилась, и раскрасневшиеся от церковного благолепия Романовы ушли в губернаторский дом, к Кобылинскому подошел Панкратов и, глядя в упор, спросил:
— Вы знаете, что сейчас натворил священник?
— Что? — Евгений Степанович вопросительно поглядел на Панкратова.
Комиссар коротко поведал ему о том, что на богослужении отец Васильев перечислил все прежние имена и титулы царской семьи, и что это привело в ярость солдат. Кобылинский, не дослушав до конца Панкратова, кинулся в церковь, где разозленные солдаты уже едва не учинили над священником самосуд, и насилу оттащил их от отца Васильева. Евгений Степанович как мог, успокоил солдат и пообещал, что передаст это дело в следственную комиссию, но солдаты не успокоились и продолжили накалять обстановку.
— Значит, в губернаторском доме их величают по титулам? Если Романовы хотят молиться, то пусть молятся под нашим наблюдением!
Солдаты посадили священника в карцер и предупредили архиепископа Гермогена, что если провокации не прекратятся, то это для священников закончится плохо. Романов, узнав об этом, пришел в негодование. Но после того, как этот случай немного позабылся, солдаты отца Васильева освободили, и архиепископ отправил его в отдаленный монастырь.
Зимой у Романовых настали трудные времена. Без церкви царская семья стала меньше ощущать радость в своих измученных душах, их нравственные мучения углубились. Романовы, обреченные на постоянные тревоги, начали испытывать боль, потому что только уединение в храме и молитвы могли приносить им облегчение и только там они могли умиротворить свои души и сердца. Однако Кобылинскому все же удалось с трудом убедить солдат, чтобы они разрешили царской семье посещать церковь хотя бы в двунадесятые праздники. С его же подачи архиепископ Гермоген назначил в Благовещенскую церковь вместо отца Васильева отца Хвалынова.