Водоворот судьбы. Платон и Дарья

— Все возможно в голову комиссара не залезешь, чтобы узнать его сокровенные мысли.

— Но тогда при чем здесь дети? Их тоже хотят вывезти, — ни к кому не обращаясь, спросил Романов и вытянул из папиросы последний дым.

“Евгений Степанович, ты, конечно, нес службу исправно, по этому вопросу к тебе нет никаких вопросов, но ты абсолютно ничего не сделал для освобождения царской семьи. Хотя такая возможность у тебя, несомненно, была”, — с укором подумал Матвей Васильев.

Романов зашагал по комнате крупными шагами как загнанный в клетке зверь:

— Может они хотят, чтобы я подписал Брестский договор? Но я никогда этого не сделаю! Мне легче умереть, чем сделать это.

В голосе государя прозвучали ноты искренности и он брезгливо убрал руки в карманы.

— А может это Германия или Британия добились вашего освобождения. Отсюда и возникла Москва, — настигла мысль Татищева.

— Я никогда не приму свободу из рук Германии! — в сердцах воскликнул Романов, и у него заклокотало в душе от негодования.

Аликс явственно почувствовав угрозу, не на шутку встревожилась. Государыня стала выглядеть необычайно взволнованной, ее глаза загорелись лихорадочным блеском от выступивших слез. Влажные глаза с невыразимой болью и вздрагивающее тело ясно выражали ее состояние.

— Ники, я поеду вместе с тобой — не отпущу тебя одного! Без меня они опять заставят тебя что-нибудь подписать, — подавляя рыдания, сказала Аликс, намекая на отречение от престола.

Жена хорошо знала, что ее муж был человеком мягким, сговорчивым и доверчивым. Она боялась, что он снова может уступить давлению со стороны. Однако Романов был сговорчивым только до поры, пока не задевали его чести. Если он чувствовал, что его доверием начинают злоупотреблять, он сразу же становился твердым и неумолимым. Об этом знали немногие, так как он проявлял эти качества своего характера только в сложных обстоятельствах жизни.

— Спасибо моя дорогая! — приглушенно поблагодарил Ники, заметив в глазах Аликс тихую решимость и смертельную любовь к себе.

Вскоре Яковлев снова вернулся в губернаторский дом, чтобы убедиться, что цесаревич действительно болен. Кобылинский провел Яковлева на верхний этаж к государю, где он в это время сосредоточенно о чем-то раздумывал.

— Я хочу посмотреть на вашего сына.

— Алексей лежит в постели, у него открылось кровотечение, — с горечью ответил Ники.

— Мне нужно его проведать, — настойчиво попросил комиссар.

— Алексею нельзя двигаться, идемте со мной.

Когда они вошли в комнату, рядом с цесаревичем, низко склонив голову, сидел воспитатель Гиббс. Яковлев всмотрелся в совсем юное лицо мальчика, и его заворожила легкая усмешка в глазах Алексея. Почувствовав к себе постороннее внимание, цесаревич досадливо поморщился.

— Мой сын и его воспитатель Сидней Гиббс, — представил их Романов.

Комиссар с улыбкой пристально поглядел на цесаревича и вдруг резко отвернувшись, попросил Кобылинского провести его по всем комнатам. Вдвоем они обошли весь особняк, а затем снова вернулись в комнату цесаревича. Яковлев еще раз внимательно посмотрел на Алексея, словно, не веря страдальческому выражению мальчика, что-то неразборчиво пробормотал и быстрыми шагами покинул растревоженный дом. Уходя, Яковлев выразительным взглядом окинул Романовых. Комиссар оказался в совершенно незнакомом ему мире, где царили свои законы, о которых он не имел никакого понятия.

Через четверть часа Ники ушел на улицу, чтобы успокоиться. Аликс, потирая виски и заламывая руки, перешла в комнату дочерей.

— Мой долг быть рядом с мужем. Вдвоем нам легче будет им сопротивляться, — стала горячо и взволнованно говорить Аликс, спотыкаясь на каждом слове.

Она не останавливалась ни на одну минуту и постоянно повторяла то, что уже говорила. В петлявших одна за другой мыслях не было последовательности и логики. Хотя в ее словах все было просто и ясно. Но в то же время она находилась за той чертой, откуда не было легкого выхода. Аликс просто необходимо было выговориться. Она все говорила и говорила. Кровь ударила ей в виски, зазвенела в ушах и она, лихорадочно блестя глазами, без конца облизывала сохнущие губы.

Глаза и щеки взволнованной женщины загорелись нездоровым огнем. Государыню охватило сильное волнение. В голове Аликс беспорядочно заметались тревожные мысли. С ее глаз не сходило лихорадочное смятение. Резкие и порывистые движения выдавали ее истерическое состояние. Ее горячие пальцы задрожали, казалось, что еще миг, и она разрыдается. Как невозможно сдержать буйный ветер в чистом поле, так и она не могла сдержать потока слов, льющихся из ее уст. Она прямо горела от страшного предчувствия. Помимо воли и желания в ней родилась еще одна потаенная сила.

— Мама необходимо что-нибудь решить, — с волнением в голосе воскликнула дочь Татьяна.