Водоворот судьбы. Платон и Дарья

— Господь, не оставь их в пути! — глотая слезы, прошептали девушки и, обливаясь слезами, ушли в губернаторский дом.

— Какая удивительная семья, — тихо обмолвился Кобылинский.

Над Сибирью все еще перемигивались крупные белые звезды. Отъезжающие прощающим взглядом оглянулись назад и не увидели серые силуэты великих княжон.

Вскоре колонна выехала на избитую таежную дорогу, и черный лес нахлынул со всех сторон, оставив над узкой дорогой лишь небольшой кусочек звездного неба. Обозы вошли в величественное таежное царство. Лошадь за лошадью шагали в полной тьме. Животные изнемогали от голода и усталости. Справа и слева без конца и края тянулся сибирский лес. Утренние сумерки огласились неустанным топотом копыт и звяканьем конской амуниции. Грохот экипажей и крики возниц разбудили тайгу. Однако постепенно воздух наполнился другими звуками. Где-то тявкнула лисица, сбиваясь на визг, где-то далеко прорычала рысь и где-то в темноте на деревьях забредили грачи.

Между тем вечный спор между утром и вечером закончился, и над горизонтом поднялось сонное солнце. Его негреющие лучи высветили вяло-текучий обоз. Но, несмотря на то, что солнечные лучи уже заплескались над верхушками деревьев, здесь все еще стояли сумерки, потому что огромные мохнатые деревья надежно скрыли небо. Макушки сосен и кедров взметнулись так высоко, что не оставляли солнечным лучам ни одного шанса проникнуть до земли.

Романовы огляделись по сторонам. Впереди всех сгорбившись, ехал Авдеев на ржавой худоногой лошаденке, за ним двигались всадники, затем подводы с солдатами и узниками, а в самом хвосте боязливо оглядываясь по сторонам, следовал немногочисленный конвой с пулеметами на санях.

Комиссар, нетерпеливо и настойчиво понукая коня, часто оглядывался на Романова, желая увидеть признаки страха на его лице, но бывший царь всем своим видом выражал полную беспристрастность. В этот час Романов внутренне преобразился, он снова был готов к борьбе за жизнь.

В утреннюю зарю между чрезвычайным комиссаром и бывшим царем возник жаркий спор о политике.

— Зачем вы заключили позорный мир с Германией? — спросил Ники.

— Народ устал от войны, Николай Александрович.

— А как же наш долг перед союзниками, перед погибшими солдатами? Русские никогда не предавали своих союзников, — быстро и горячо отозвался государь.

— Мы вначале разберемся с внутренним врагом, а потом и до внешнего врага доберемся, — рассудил Яковлев.

— Когда Германия оккупирует большую часть территории? — закуривая, спросил Романов.

— А зачем вы объявили мобилизацию? Не нужно было провоцировать Германию, — не отвечая на вопрос, вяло ответил комиссар.

— Не мобилизовать солдат? Но Германии хватило бы две недели, чтобы мобилизоваться, а России не хватило бы и месяца. Поймите, что Германия все равно напала бы на Россию. И тогда в случае отсрочки мобилизации случилась бы катастрофа, — кинулся горячо убеждать комиссара Ники.

— Все равно не нужно было вступать в войну, — упрямо буркнул Яковлев.

— Я войну не начинал и никаких намерений ее начинать не имел. Это Германия объявила войну России. Нам что, нужно было признать свое поражение? — сожалея, произнес Романов, выбросив папиросу.

— А почему вы не остановили войну?

— Если бы я войну остановил, то что бы я сказал родственникам погибших и покалеченных солдат и офицеров, которые отстаивали честь России в тяжелых боях?

— Как будто у вас было, что сказать им, продолжив войну?

— Они погибли за святую веру и за отечество. Дело-то совсем другое. Зачем вы затевали революции во время войн? Я заблуждался, думая, что главные события разворачиваются на западном фронте, поэтому совсем не ожидал гибельного удара в глубоком тылу. Это же сродни предательству. Неужели нельзя было дождаться окончания войны? Ваши действия могут дорого обойтись России.

Яковлев, не найдя, что сказать в ответ, что-то сердито пробурчал себе под нос и неприязненно замолк. Вскоре он задремал, покачиваясь и пробуждаясь на рытвинах и кочках. Погружаясь в дремоту, он все ниже и ниже опускал голову. Романов усмехнулся, хотел закурить, но замерзшие пальцы не смогли выудить папиросу из коробки.

Все мрачней и угрюмей становилась тайга. В вершинах деревьев шумел легкий ветерок. Северный ветер, цепляясь за вершины деревьев, раскачивал их. Лесная дорога таилась в тишине. На дорогах и буераках снег стаял, черная земля обнажилась. Люди постоянно вынуждены были садиться то на сани, то на телеги.

Кони курились легким паром и, тряся своими длинными головами, тащили за собой тяжело груженые повозки. Казалось, что колеса вот-вот соскочат с оси и раскатятся в разные стороны. От них грязь отваливалась крупными кусками. Копыта коней все время разъезжались на обнаженной земле, а повозки то и дело подскакивали на кочках.