Воды Дивных Островов

– Охотно. Правда в том, что я уже пять лет как расспрашиваю самых разных людей, и мне казалось, что некоторые из них могли бы помочь мне, но все они молчали, и, похоже, мне придётся признать своё поражение. Но сперва, прежде чем окончательно сдаться, я хотел бы отправиться в Лонгшоу и там, обходя лес, пожить один месяц – использовать свой последний шанс. А затем уже, если так ничего и не изменится, я прямиком направлюсь в Дол близ Разлучающего потока, к моему народу, и останусь жить там, и умру там, довольный своей жизнью и смертью, насколько это будет возможно. Я хочу, чтобы ты, мой друг, знал, что пред моими глазами встают серые холмы, длинные дома, овцы и кони, расхаживающие пред ними, несколько человек, там живущих, и большой зал, чьи стены сложены из гладких чёрных брёвен, и эта картина смягчает моё сердце. Разве ты не заметил, каким унылым и угрюмым я стал в последнее время?

– Я видел твою печаль, – ответил сэр Годрик.

– Нет, – возразил Осберн. – Это хуже, чем печаль, но назовём её так. Впрочем, давай я расскажу тебе ещё об одном, что мучает меня, хотя ты, возможно, решишь, что это лишь нелепая прихоть. Но вот что: когда я вновь окажусь в своей Долине, то первым же утром, проснувшись, я поспешу к месту наших прежних встреч с Эльфхильд и посмотрю через воды Разлучающего потока на тот берег. Может, тогда Господь сотворит чудо, и я вновь увижу девушку, милую моему сердцу, там, где она стояла прежде, и тогда мы снова будем вдвоём, почти вместе, будто и нет больше никого, кроме нас, во всём мире.

Сэр Годрик сказал:

– Мало же у тебя надежды, ведь эта мечта вряд ли исполнится. Разве стоит ради неё покидать своих соратников, своих друзей и бросать всю свою славу, которая со временем станет лишь великолепнее?

Осберн рассмеялся.

– Ах да, – сказал он, – я уже знаю, что такое слава. Когда мы вместе выстраиваемся плотным строем пред врагом и наши воины звучно кричат: «Рыжий Воин! Рыжий Воин!», и тогда ряды противника приходят в смятение и дрожат, словно листва на ветру, а я несусь вперёд, зажав в руке Широкий Косарь, и даже стрелы, кажется, разлетаются в стороны от страха и строй расступается предо мной, мы бросаемся вперёд, враги бегут, и начинается погоня по зелёным лугам. Вот такая она, слава, и многие думают, что она прекрасна. Но затем наступает ночная тишина, мои товарищи словно мертвеют, голоса, восхвалявшие меня, замолкают, и я остаюсь один. Тогда, мой друг, мне кажется, что это я, а не мои и твои враги, повержен, и мои стремления тщетны. Нет, позволь мне вернуться к моему народу, в землю, которую я знаю, которая останется пред моим взором, когда всё прочее исчезнет из моей памяти. Там я буду ждать свою судьбу.

И он прибавил:

– Кроме того, у меня есть этот последний месяц в Лонгшоу. Кто знает, что может случиться за это время. Я обещаю зорко смотреть по сторонам и внимательно слушать.

– Хорошо, – сказал сэр Годрик. – Но остерегись, Рыжий Воин, будь внимателен! Ты знаешь, твои подвиги породили в сердцах лесных разбойников много ненависти. Знай, на тебя поставлены капканы, смотри не попадись в какой-нибудь из них! Нынче же скажу тебе прощай! Возможно, немало дней пройдёт, прежде чем я вновь увижу твоё лицо, и всё же, думаю, мы встретимся. И ещё скажу тебе, что получил от твоей службы много пользы, но немного радости. Быть может, в грядущие дни это исправится.

Они поцеловались и расстались. Осберн не стал больше ни с кем прощаться, сказав только, что он месяц или около того пробудет в Лонгшоу. И отправился в путь.

Глава LI Осберн попадает в ловушку

И он поселился в замке. Вскоре у него вошло в привычку ежедневно гулять по одной лесной тропе. Он проводил на ней целый день, иногда заходя дальше, а иногда останавливаясь неподалёку от замка и вышагивая взад и вперёд. Об этой его привычке вскоре стало известно всем, знали и то, что во время таких прогулок Осберн был безоружен, разве что только подпоясывался под плащом Широким Косарём.

На тринадцатый день жизни в Лонгшоу он гулял по своей тропе, зайдя в тот раз несколько дальше обычного. Он уже подумывал вернуться назад, когда из лесу вышел человек и поприветствовал его. Осберн ответил на приветствие. Встречный, темноволосый и безбородый, был одет в чёрное, за его спиной висел маленький круглый щит, на боку меч и кинжал, а голову украшал белый шлем*. Нос его был длинным, губы тонкими, а глаза широко расставленными. Словом, он выглядел так, будто служил у какого-нибудь торговца.

Осберн ожидал, что незнакомец пройдёт мимо, и немного посторонился, но мужчина и не думал продолжать путь. Он остановился и произнёс:

– О знаменитый воин, может ли недостойный муж сказать тебе несколько слов этим полднем?

– Почему бы нет? – улыбнулся Осберн, ибо никак не мог привыкнуть к обычаю великих отвечать простолюдинам кратко и грубо. Незнакомец продолжил:

– О великий воин, я рискнул обратиться к тебе, ведь сегодня ты вдали от своего войска, и в лице твоём нет признаков гнева, но нет и радости.

Осберн ответил: