Воды Дивных Островов

Все прошли в зал, и трёх путников усадили на лучшие места в самой середине зала, так что все могли их видеть. Там они и сидели: рослый мужчина посередине, ближе всего к возвышению в зале, молодая женщина близ него, а старушка дальше всех. Внесли ужин, обильный и вкусный, а когда все наелись, подали напитки. И тогда рослый мужчина поднялся и провозгласил тост за Ведермель, чтобы тот процветал вечно. Некоторым же показалось, что когда он поднял руку с кубком к губам, что-то блеснуло из-под его плаща. Тогда Стефан Едок провозгласил тост за здоровье путников, и все начали пить – один за одно, другой за другое – и развеселились.

Но вот вновь поднялся Стефан Едок и сказал:

– Мы накормим, напоим и уложим спать любого, пришедшего в Ведермель, не требуя платы, и чаще всего, как и сегодня, наши запасы позволяют нам это. Но мне кажется, что раз уж наши новые друзья, как видно, пришли из чужих краёв и земель, где много что случается, они согласятся превратить нас в своих должников, поведав нам какую-нибудь лэ или рассказ, ибо в середине лета, в сумерках, когда ночь и день держатся за руки все двадцать четыре часа, мы не торопимся пить прощальную чашу.

Тогда поднялся рослый мужчина с высоким голосом и произнёс:

– Я хотел бы, чтобы каждый из нас троих что-нибудь рассказал – долго ли это будет или коротко, – чтобы порадовать жителей Ведермеля. Ведь они приняли нас, путников, словно мы лорды да короли, и слова их запали в наши сердца. Прошу тебя, матушка, начинай сказание, я же положу ему конец.

Мужчина сел, а старушка молвила:

– Я сама хотела предложить это, ибо мне кажется, я могу поведать вам такое, чего вы ещё не слышали и что тронет сердце каждого из вас. И всё же будьте терпеливы, ведь сказание моё может оказаться слишком долгим для одного ночного пира, а ведь за эту ночь оно должно и начаться, и закончиться. Слушайте же!

Глава LIV Старушка начинает рассказывать

Жила как-то на свете одна женщина. Она была старой, но не калекой. И жила она в домике у такой великой реки, которую никто не мог пересечь ни по мосту, ни вброд, ни на пароме. Но жила она не одна, да и дом-то был не её, ибо с ней обитала девушка, сирота: и отец, и мать, и все остальные её родичи умерли прежде неё. А потому-то, думается, и пришла старушка жить к ней, ведь она любила эту девушку и хотела служить ей верой и правдой. И неудивительно, ибо девушка выросла не только красавицей, подобной жемчужине, но и доброй, и заботливой, так что всякий, видевший её, влюбился бы, если б только был на это способен.

Вы спросите, раз уж она была такой прекрасной, неужели ни один юноша не попался в сети её любви. Но должна сказать вам, что жили эти двое уединённо и к ним нечасто заходили гости. Всё же не умолчу о том, что не один из живущих неподалёку юношей полагал большой удачей зайти к ним в дом, посидеть и поговорить с девушкой, желая поцеловать и приласкать её, если б только хватило смелости. Но смелости у них не хватало, ибо никто из них не тронул её сердце. Хотя девушка была добра ко всем и с каждым говорила дружелюбно, не было ничего в её словах или в выражении её лица, что дало бы им знать, что она примет их ухаживание. По правде говоря, девушка эта была влюблена в прекрасного крепкого юношу, и много слов они сказали друг другу, но никогда ещё её рука не касалась его руки, а его губы её губ, ибо между ними текла река, такая, каких мало на земле, река, которую невозможно было пересечь ни по мосту, ни вброд, ни на пароме. Немногие, должно быть, поверили бы, что эти двое встретят-таки друг друга на одном берегу, но старушка, сведущая в тайных знаниях, предчувствовала: несмотря на водную преграду, влюблённые смогут соединиться.

Надо бы ещё сказать, что девушка обычно терпеливо переносила разлуку и не впадала в уныние. Но временами на неё наваливалась тяжкая печаль, и она уходила в лес или в поле и там плакала и причитала. Или же подсаживалась в комнате ближе к старушке и, рыдая, жаловалась ей на то, что возлюбленный не приходит к ней. Она жаловалась всем на земле и в небесах, умоляя и самого Господа, восседающего на херувимах, помочь ей, чтобы хотя бы раз, пусть даже это будет перед самой её смертью, возлюбленный мог обнять её и поцеловать.

Временами девушка рассказывала, как она представляла себе тот миг, когда они, наконец, встретятся. Они оба тогда уже состарятся, и сразу же поцелуются, и войдут рука об руку в Рай Блаженных, где вновь обретут молодость посреди неувядаемой весны в землях, где нет места старости. И тут она сядет и заплачет так, словно источник её слёз никогда не иссякнет.

В такие минуты старушка сильно печалилась, видя горе девушки, и старалась утешить её, намёками пытаясь дать ей ту надежду, которую сама она уже лелеяла у себя на сердце, надежду на то, что двое влюблённых встретятся, и не в старости, а пока они молоды и прекрасны, но большего старушка рассказать не могла, иначе её бы покинула чародейная сила. Так проходило время: терпение сменялось отчаянием, причитания радостью.