Воды любви (сборник)

Может быть, – подумал я, выходя из кустарника, которым порос забор городка, – сейчас как раз объявили никому на хуй не нужную Военную Спартакиаду, и все собрались на другом стадионе, за городком? Женщины – стрелять из писатолета Макарова по зрелой айве за право получить грамоту «Жены Офицера», мужчины – играть в волейбол, а дети – болеть за отцов, обсуждать промахи матерей, и есть лепешки, обмазанные соусом из чеснока и черного перца… Или в городок привезли буржуазный танец стриптиз и все пошли дружно Осудить его? А может, приезжает какой-нибудь Товарищ Генерал, и специально – чтобы дети оставались в домах и не портили общую картину, – по кабельному телевидению включили «Тома и Джерри»?

Это следовало проверить.

Я нашел дом номер пять, третий подъезд, и у меня, почему-то, забилось сердце. Песочница. Совсем такая, какой я оставил ее в свои пять лет, песочница, где я спрашивал невыносимо умного и невероятно большого третьеклассника, что будет, если просверлить Землю. Да-да, именно отсюда. Из этой песочницы. Судя по тому, что песка в ней не было… но не было и дыры, – мои смелые гипотезы так никто и не решился проверить…

Я поднялся на пятый этаж. Конечно, вблизи все было не так хорошо, как издали. Штукатурка потрескалась, в подвале шныряли – в открытую – крысы, на перилах не было поручней… Гребанные венгры, подумал я. С другой стороны, лучше так, чем вваливаться к какой-нибудь ничего не понимающей семье, слушая их невыносимые «секешфекешвареши», подумал я. Толкнул дверь.…

В квартире все было совсем, как когда мы уехали. Пузырились обои, изгибался набухший от сырости, – городок построили на болоте, – плинтус. На кухне даже осталась кой-какая мебель… Я глянул из окна. За домом по-прежнему белело поле ромашки, собирать которую посылала меня мать. Я был такой маленький, а ромашка такая большая, что мне нужно было брести по полю, с трудом проходя по густым травам и цветам…. идти, словно по колосящейся ржи… Я посмотрел вниз, и закрыл окно. Прошел в свою комнату и вспомнил, что не спал всю ночь в автобусе. Лег, как бывало, свернувшись. Правда, на этот раз на полу. Почувствовал себя таким же пустым и разбитым, как этот дом. Велел себе не жалеть себя. Не справился с поручением. Укрылся курткой. Уснул.

–… айся, – сказала она.

– А, – сказал я.

– Фекервареш, – сказал я.

– Да просыпайся же, – сказала она.

Я сел, прижавшись спиной к стене. Передо мной сидела Татьяна Николаевна. Моя первая учительница.

– Малыш, привет, – сказала она.

– Как я рада тебя видеть, – сказала она.

Обняла меня и я расплакался.

– Татьяна Николаевна, – сказал я.

– Вы… вы тоже приехали понастальгировать? – сказал я.

– Идем, Володя, – сказала она.

Взяла меня за руку и мы вышли в подъезд. Я заметил, что там уже было темно. Значит, я проспал почти до вечера?

– Нет, сутки ты спал, – сказала, улыбаясь она.

– Я все сидела и смотрела, – сказала она.

– Как ты нашел городок? – сказала она.

– Венгр проводил… – сказал я.

– Кстати что такое «Кесондр кеснодр секешфекешвархе»? – спросил я.

– Володя! – сказала она.

– Все так же ругаешься матом, негодник! – сказала она.

– Татьяна Николаевна, мне уже 35… – сказал я.

– Ну ладно, – сказала она.

– Это значит «да пошел ты на хер гребаный русский шовинист» – сказала она.

– Я – шовинист????? – удивился я.

Потом нервно глянул вверх. Где-то там, на втором этаже, всегда висели наверху пауки, которых я страсть как боялся. И в проеме лестичной клетки всегда было темно. Я постоянно воображал там мрачного черного мужика из фильма про роботов – в шлеме и с плащом, – которого видел в кинотеате, и фильм шел на венгерском без титров. Много позже я узнал, что это повелитель зла, Дарт Вейдер.

Мужик вышел из тьмы, и цеременно кивнул мне, держа в руках шлем.

– Кёсоном, – сказал он.

Я даже не испугался – просто открыл рот и смотрел назад, пока Татьяна Николавна тащила меня за руку вниз. На первом этаже я чуть не споткнулся обо что-то. Пригляделся – пацан.

– Петя Верхостоев, – сказала Татьяна Николаевна.

– Помнишь, ты его попросил себя проводить, – сказала она.

– А ему за это автомат подарить? – сказала она.

– Вот с тех пор и стоит дурак, ждет… – сазала она.

– Да ты не парься, малыш, – сказала она.

– Петя тупой был, не то, что ты, красавчик, 190 слов в минуту в первом классе, – сказала она.

– Скорость чтения лучшая в начальных школах ЮГВ, – сказала она.

– Прости, пацан… – сказал я, выходя.

На улице мы пошли по дорожке – цеременно, словно генерал Лебедь и его супруга, которые обожали так наматывать круги по парку еще одного гарнизона моего дет… впрочем, какая разица, подумал я с горечью, – и Татьяна Николаевна показала мне бассейн. Удивительно, но в нем была налита вода!

– Как же это, – сказал я.

– Помнишь, тут утонул по пьяни лейтенант, – сказала Таьяна Николаевна.

– Да, летчик сраный, – сказал я с презрением, ведь это была Артиллерийская Часть.

– Фррррр, – сказал вдруг мужик, высунувший голову из воды.

Я узнал в нем утонувшего лейтенанта. Он помахал мне линялой рукой. Сказал:

– Там где пехота не пройдет, – сказал он.

– И бронепоезд не промчится, – сказал он.