– После – отпуск, – сказал он.
– Море, Тайланд, настоящие фрукты, яблоки там… – сказал он.
– Отдыхать от серой Москвы, – сказал он.
– А сейчас сдаем ключи от машин, – сказал он.
– Серж, имей совесть, мне же рожать к вечеру, – сказала Маргарета.
– Марго, ради страны… – сказал хозяин.
– Ладно, месяц перетерплю, – сказала Марго.
– Сидим тут, пьем, нюхаем, – сказал хозяин.
– С факела глаз не спускаем, – сказал он.
– Образец единственный, сплав из титана с серебром и слезами Кабаевой, – сказал он.
– В темноте светится, отгоняет духов, освящен Патриархом, – сказал он.
– Не дай Бог случится что, Хозяин с нас кожу сдерет за факел этот, – сказал он.
– Так что сидим и не рыпаемся, – сказал он.
– А пока мы тут… – сказал он.
– Можем даже клип снять, или, там, прямое включение сделать, ток-шоу, например – сказал он.
– Скажем… «Железная леди»… – сказал он.
– Про бабу, которая тужится, но заради родины ждет, – сказал он.
– Один фиг делать нечего, – сказал он.
– Или игривый музыкальный клип… – сказал он.
– Что-то патриотическое, но остренькое, с претензией, – сказал он.
– Чтобы хипстеры дрочили, – сказал он.
Хлопнул в ладоши. Ион кубарем скатился по лестнице. Постучал вежливо в дверь.
– Ваня, – сказал хозяин.
– Камеру тащи, клип снимать будем, – сказал он.
– Начальник, – сказал Ион с легким акцентом, чтобы порадовать гостей и хозяина а-у-тен-ти-ч-ны-м сходством с киноактером Будулаем, которого, как и всех проклятых цыган, молдаванин Ион ненавидел.
– Начальник, дай денга, – сказал Ион.
Хозяин поморщился, но в штаны полез. Долго копался – в обтяжку, как у москвичей принято, – те на ногах чуть не лопались. Вытащил пару банкнот из мотни откуда-то, небрежно слуге сунул. Сказал:
– Вот, Иван, вам все про Европу дома болтают, – сказал он.
– А живую копейку вы, молдаване, из нас, русских, сосете, – сказал он.
– Понял теперь, кто ваш, молдаван, настоящий друг, а не так? – сказал он.
– Тина, да прикройся ты, – сказал он.
– Что за характер, везде намеки чудятся, – сказал он.
Иван, низко поклонившись, деньги в руки принял. Краем глаза на собравшихся глядел. Сидели все в креслах мягких вкруг камина, да вполголоса сетовали, что яблок, мол, в Москве не достать, и зелени настоящей… Ишь, чудаки. А посередке палка металлическая торчала с язычком пламени.
Повисла пауза неловкая…
– Ты это, Ваня, – сказал хозяин.
– Слетай нам за порошочком-то, – сказал он.
– Хозяин, деньга дай, – сказал Ион.
Хозяин покачал головой, снова поморщился. Полез снова в карман брюк своих, облипочных…
…. брюки Ион все равно снял с хозяина, потому что обблевался тот. Никто и не заметил: гости, кто где, валялись по комнате на белоснежном – словно снегом припорошило, – полу. Валялись бутылки разбитые, вперемешку с Тиной, которая все-таки напросилась – шалунья, покачал головой Ион, – краснела кровь с чьего-то носа разбитого, ползал на матраце в углу гость с бороденкой… Свечой горел посреди разгромленного дома факел олимпийский. Вспомнились Иону стихи поэта Pasternak, которые хозяин любил декламировать вечерами, когда бабу очередную еться на дачу привозил.