Воды слонам!

– Вот дерьмо! – говорит наконец он, прислоняясь к стене и барабаня пальцами по доскам. – Ну, хорошо. Пусть.

Он подходит к двери.

– Отис! Джо! Уведите отсюда лошадей. И подальше, хотя бы до второй части состава.

Из вагона раздается бурчание.

– Да знаю я, – говорит Август. – Но им придется там подождать. Да знаю, знаю. Я поговорю с Элом и скажу, что у нас… некоторые затруднения.

Он вновь поворачивается ко мне:

– Пойду поищу Эла.

– Поищите лучше Марлену.

– Но ведь ты же сказал, что она знает.

– Знает. Но мне не хотелось бы, чтобы она была одна, когда услышит выстрел. А вам?

Август смотрит на меня долгим и тяжелым взглядом, а потом спускается по сходням, топая с такой силой, что доски подпрыгивают под тяжестью его шагов.

Я выжидаю не меньше четверти часа, чтобы Август успел найти Дядюшку Эла и Марлену, а рабочие увели лошадей подальше.

Наконец я беру ружье, заряжаю и взвожу курок. Серебряный лежит, вжавшись мордой в самый конец стойла, уши у него подергиваются. Наклонившись, я провожу пальцами по его шее. А потом, приставив дуло к шее под левым ухом, жму на курок.

Звук выстрела оглушает меня, приклад бьет в плечо. Лошадь последний раз дергается всем телом и замирает. Издалека до меня доносится слабое безнадежное ржание.

Когда я выбираюсь из вагона, у меня звенит в ушах, но даже несмотря на этот звон мне кажется, что вокруг стоит жуткая тишина. У вагона толпятся люди. Они стоят неподвижно, с вытянувшимися лицами. Один из них снимает шляпу и прижимает к груди.

Я отхожу от поезда на несколько десятков ярдов, взбираюсь на заросший травой вал и принимаюсь растирать плечо.

Отис, Пит и Граф заходят в вагон и возвращаются, волоча безжизненное тело Серебряного за веревку, привязанную к задним ногам. Его огромный белоснежный живот с черными крапинками гениталий кажется очень уязвимым, а голова мотается в такт рывкам.

Около часа я сижу, тупо уставившись на траву под ногами. Сорвав несколько травинок, ковыряюсь ими под ногтями и размышляю, почему, черт возьми, они его так долго утаскивают.

Вскоре ко мне подходит Август. Взглянув на меня, он наклоняется и забирает ружье. А я ведь даже не помнил, что взял его с собой.

– Пойдем, дружище, – говорит он. – Ты же не хочешь здесь остаться.

– Пожалуй, хочу.

– Забудь, что я тебе говорил. Я был у Эла, с поезда никого не сбросят. Все нормально.

Я продолжаю угрюмо смотреть себе под ноги. Через некоторое время Август присаживается рядом:

– С тобой точно все в порядке?

– А как Марлена? – спрашиваю я.

Внимательно на меня посмотрев, Август достает из кармана рубашки пачку «Кэмела» и предлагает мне закурить.

– Нет, спасибо, – отвечаю я.

– Это первая лошадь, которую ты пристрелил? – спрашивает он, вытаскивая сигарету из пачки зубами.

– Нет. Но отсюда не следует, что мне это нравится.

– Это часть профессии ветеринара, малыш.

– Каковым я, по сути, не являюсь.

– Ну, не пришел на экзамен. Тоже мне беда.

– Представьте себе, да.

– Да нет же! Ну, еще одна бумажка, даром никому не нужная. Ты теперь в цирке. А здесь свои законы.

– То есть?

Он машет рукой в сторону поезда.

– Скажи, ты правда считаешь, что это самый великолепный цирк на земле?

Я не отвечаю.

– Ну же? – торопит он, прислоняясь ко мне плечом.

– Не знаю.

– Нет, нет и нет. Хорошо, если это пятидесятый по счету из самых великолепных цирков на земле. У нас не больше трети мощностей Ринглингов. Ты уже знаешь, что Марлена – отнюдь не королева румынская. А Люсинда? Думаешь, в ней на самом деле восемьсот восемьдесят пять фунтов веса? Ничего подобного – сотни четыре, не больше. И неужели ты веришь, что татуировки Фрэнку Отго сделали голодные людоеды на Борнео? Да нет же, черт возьми! Он состоял в Передовом отряде, развозил шесты и девять лет делал себе эти наколки. А знаешь, что вытворил Дядюшка Эл, когда у нас сдох бегемот? Заменил воду на формалин и показывал зверюгу дальше. Так что мы две недели катались с маринованным бегемотом. Все это одна большая иллюзия, Якоб, и здесь нет ничего плохого. А чего еще, по-твоему, люди от нас хотят? Вот ровно этого и хотят, чтоб ты знал.

Он встает и протягивает мне руку. Помедлив, я берусь за нее, и он помогает мне встать.

Мы шагаем к поезду.

– Черт возьми, Август! – говорю я. – Чуть не забыл. Кошки не кормлены. Нам пришлось выбросить их мясо.

– Все в порядке, малыш, – отвечает он. – О них уже позаботились.

– Что значит позаботились? Я останавливаюсь на полпути.

– Август! О чем это вы? Как так позаботились?

Но Август шагает вперед, не оглядываясь, а на плече у него болтается ружье.

ГЛАВА 8

– Эй, мистер Янковский, проснитесь! Вам снится что-то странное.

Я широко открываю глаза. Где это я?

Вот черт.

– Ничего мне не снилось, – возражаю я.