Воды текут, берега остаются

— Что уж тут вспоминать о надзирателе! Оказывается, школа прекрасно может обходиться без надзирателя. Ты будешь просто моим помощником.

— Почему именно я, а не кто-нибудь другой?

— Потому что ты старший из ребят по возрасту, пользуешься у них авторитетом.

— Что же я должен буду делать?

— Я дам тебе верховую лошадь, ты будешь каждый день объезжать покосы, в конце дня сообщать мне о том, как подвигается работа и не случилось ли каких происшествий. Согласен?

— Согласен.

Какой крестьянин не любит веселую, радостную пору сенокоса! У кого не встрепенется сердце при виде цветущего луга, кто, взглянув на белые, синие, желтые цветы, не почувствует, что за спиной у него словно выросли крылья — так бы и полетел над бескрайними зелеными лугами! В березовой рощице, что островком стоит среди луга, поют-заливаются на разные голоса птицы, все бы слушал и слушал! Выйдешь на берег реки — не насмотришься, как золотые лучи солнца играют на чистой воде. Какая музыка сравнится с тонким свистом косы в умелых руках косаря? Какой запах слаще того, что источает скошенная трава? Что душистее и мягче копны свежего сена? Как не любить сенокос!

Радуются сенокосу и ученики Нартасской школы. Все три покоса расположены по берегу Нольи. Дни стоят погожие, ребята знают, что в такое время медлить — грех, поэтому их не нужно ни уговаривать, ни подгонять, они встают в пять часов утра и трудятся до вечерних сумерек.

Многим ребятам показалось странным, что Ваня Ислентьев согласился стать подручным Прокудина.

— Кагой его в тюрьму засадил, а Иван теперь к нему же и подлизывается! — осуждающе говорили они.

— Вот уж не ждали, что Ислентьев может снюхаться с Прокудиным, — поддакивали другие.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Яша Гужавин у Васли.

Васли ответил решительно:

— Глупости ребята болтают. Не подлизывается Ваня и ни с кем он не снюхался. Видно, был у него свой расчет, когда он соглашался на предложение Прокудина. Чем шептаться у него за спиной, давай прямо спросим, в чем тут дело.

Спросили. Иван ответил:

— Дело ясное: если бы я отказался, Кагой назначил бы кого-нибудь другого. Ну как попался бы фискал, вроде Поперечного Йывана! Со мной-то вам нечего опасаться: кто бы что бы ни сказал, Прокудин о том и знать не будет. Я сам ненавижу Прокудина и уже придумал, как отомстить ему за то, что засадил меня в тюрьму. Я ведь не такая овечка, как наш мельник. Посидел немного за решеткой и сразу скис, теперь собственной тени боится.

— Ты, Ваня, мизантроп, — сказал Васли.

— Кто-кто?!

— Мизантроп.

— Что это такое? Говоришь какие-то мудреные слова, как только язык не сломаешь.

— Мизантроп — это человеконенавистник. Ну что ты взъелся на дядю Матвея?

— А чего он в кусты прячется? Встретил как-то его, поговорить с ним хотел, да не вышло у нас разговора. Он начал социалистов ругать, говорит: «Мутят народ, а сила-то у них, оказывается только на языке, знал бы — не связывался!» Каково?

— Да, дядя Матвей сильно после тюрьмы изменился. Но его тоже можно понять: человек семейный, ребенок маленький…

— При чем тут ребенок? Вон в Москве уличные бои были, так что же, по-твоему, там у людей ни жен, ни детей нет? Напрасно ты его защищаешь.

— Я жалею людей, если у них какое-нибудь горе.

— Жалеешь! Тебе бы сестрой милосердия быть. Человека надо не жалеть, а уважать, понял? Матвея я уважать не могу, потому что он мокрая курица.

Васли хотел возразить Ивану, но в это время от костра их кликнули ужинать.

Смеркалось. Сгрудившись вокруг костра, уставшие за день косари с аппетитом хлебали гороховый суп.

После ужина один из ребят заиграл уржумскую свадебную песню, потом другую. Послушали, попели хором. Когда совсем стемнело, ребята разбрелись по шалашам и повалились спать. Васли и Яша пошли проводить Ислентьева, который уезжал в Нартас. Его лошадь паслась на лугу возле реки.

Яша погладил лошадь, сказал, похлопав рукой по седлу:

— Погляди-ка, Васли, на какой подушке ездит наш Ваня!

— Чему удивляться, ведь он помощник самого Прокудина! — в тон ему подхватил Васли.

— Ладно-ладно, будет вам, — проворчал Иван.

— У-у, какая у него сумка! — продолжал Яша. — Кожа так и скрипит, пощупай-ка!

— Сумку не троньте! — вдруг закричал Ваня.

Яша и Васли испуганно отпрянули, потом Яша спросил обидчиво:

— Чего ты? Уж и потрогать нельзя! Золото там у тебя, что ли?

— Не золото, а змея.

— Будет болтать-то.

— Верно говорю: гадюка.

— Зачем она тебе?

— Секрет!

В тот же вечер по Нартасу разнесся слух, что в комнату Прокудина каким-то чудом заползла змея, ужалила его, и теперь он лежит в больнице. Когда этот слух дошел до ребят, Васли и Яша вспомнили свой разговор с Ислентьевым, но, конечно, никому про то ни словом не обмолвились.

Лишь в конце лета Прокудин оправился от болезни и в честь своего исцеления поставил в церкви большую свечу Николаю-угоднику.

Глава XX ОСЕНЬ