Воды текут, берега остаются

«Нет никакого терпения, — писал он ей в конце февраля, — школу все не открывают. Ты писала, что в Вятском реальном училище начались занятия, учатся в фельдшерской школе. Почему же нас так мучают? Мне теперь на улицу стыдно показаться: соседи смеются над отцом, думая, что меня просто-напросто выгнали. Ведь не станешь же каждому объяснять что и как. Я решил: подожду еще немного, потом подамся в Вятку искать работу, хватит болтаться без дела! Тогда и с тобой, может быть, увидимся. Ты пишешь, что хочешь стать учительницей. Дело хорошее и очень для тебя подходящее. Завидую тебе, что ты учишься. А я завтра пойду в Нартас, узнаю, не слышно ли чего о школе».

На другое утро Васли собрался и пошел. По дороге зашел к деду Ефиму.

В избе застал одну полуслепую старуху.

— Бабушка, Ефим Тихоныч дома?

— Да уж три месяца, как исчез мой старик… — запричитала старуха. — Когда Нартасскую школу закрыли и троих арестовали, надо, говорит, сходить в Уржум, сказать начальникам, что напрасно хороших людей арестовали. Ушел и не вернулся.

— Как же так? — растерянно спросил Васли. — Вы что же, не пытались узнать, что с ним?

— Сноха ходила в волость. Ей там растолковали. Ваш старик, сказали, ревелсенер, ему место в тюрьме. — Старуха заплакала: — Видать, помру, так и не повидаю моего старика…

С тяжелым сердцем вышел Васли из дома деда Ефима. Лишь на миг потеплело в груди, когда, взглянув вдоль пустынной улицы, увидел он кусты и деревца, посаженные им тут прошлой осенью. Заиндевевшие, припорошенные снегом, они казались большими белыми курами, сидящими в снежных сугробах.

Выйдя из Большой Нольи, Васли зашагал в Нартас. Там он прежде всего побывал у Прокудина.

Прокудин сказал ему, что мельницу думают пустить только после половодья, мастерские закрыты — заказов нет, на скотном дворе работников без Васли хватает, так что он зря пришел.

Васли спросил:

— Когда школу откроете?

— Приказ будет — откроем, а приказа покуда нет, — ответил Прокудин.

Тишина и запустенье встретили Васли на школьном дворе. Все дороги и тропинки, ведущие на школьный двор, замело снегом, замело и дорогу на мельницу — ни одного следа.

Васли непреодолимо захотелось побывать на мельнице. По глубокому снегу спустился он к Нолье, поднялся на крыльцо. Дернул дверь — она была заперта. Без особой надежды сунул руку за наличник двери и радостно воскликнул:

— Здесь!

Ключ лежал на месте.

Войдя в пустой промерзший дом, Васли заглянул в комнату Матвея. Обледеневшее окно, пустые доски кровати, голый стол, одинокий стул.

Комната Васли была нетронута, как будто хозяин оставил ее только вчера. Постель аккуратно застелена, на столе книги и тетради. Лишь окно такое же заиндевевшее, как и в комнате Матвея. От дыхания пар ходит клубами.

Васли запер дверь, сунул ключ в условленное место и пошел к Окси.

Окси очень изменилась за то время, что они не виделись. Она осунулась, возле губ появились маленькие, похожие на серпы, морщинки, глаза ввалились и смотрят устало.

Окси обрадовалась приходу Васли; взяв на руки малыша, принялась рассказывать:

— Я недавно побывала в Уржуме. Матвей и дед Ефим сидят в одной камере. Идет следствие. Матвей говорит, что никаких доказательств против них у полиции нет, одни голословные обвинения. Как видно, до суда дело не дойдет.

— Значит, их выпустят? — обрадовался Васли.

Окси вздохнула:

— Должны бы выпустить, да вот только когда? Жду не дождусь…

— Ксения Петровна, — смущенно проговорил Васли, — не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Окси встала, положила ребенка в люльку, качнула ее несколько раз и, прошептав: «Спит», снова села рядом с Васли. Положила руку ему на плечо, сказала:

— Спасибо тебе, Васли, за заботу, только чем же ты мне можешь помочь? Конечно, мне тяжело одной, да только я теперь знаю, что таких одиноких, обездоленных женщин в нашем краю сотни. Ты бы поглядел, что творится возле Уржумской тюрьмы! Сутками дожидаются несчастные бабы, чтобы повидать мужа или сына. Многие приходят, как я, с младенцами на руках, а у иной, кроме младенца, еще за юбку уцепились два-три малыша. И почти все, кто сидит, попал в тюрьму потому, что поверил царскому манифесту. Ну, а ты, Васли, как живешь?

— Никак, можно сказать. Вот пришел узнать насчет школы.

— Узнал?

— Прокудин говорит, что пока нет приказа ее открывать.

— Что же ты думаешь делать?

— Пойду в Курыксер; может, там на мельницу устроюсь…

Но, придя в Курыксер, Васли узнал, что местная мельница стоит на замке: нечего стало молоть.

Продрогший до костей, он зашел в трактир, спросил себе чаю.

За соседним столом сидел приказчик лесопромышленника Ионова, раскрасневшийся от выпитой водки.

Он несколько раз пытливо посмотрел на Васли, поманил к себе.

— Ты откуда, молодец? — спросил он.

— Из Нартаса.

— А тут что делаешь?

— Зашел чаю попить.

— Я не про то. В Курыксере что делаешь?

— Хотел на работу наняться.

— Ясно. Скажи, молодец, ты грамотный?

— Грамотный.

— Что такое дебет-кредит знаешь?

— Слыхал немного.

— Мне нужен помощник счетовода. По рукам?

Васли кивнул.

— Эй, хозяин, — крикнул приказчик, — налей-ка этому молодцу рюмку водки!

— Я не пью.