Военная лирика

Он жив. Он сейчас под Уэской.
Солдаты усталые спят.
Над ним арагонские лавры
Тяжелой листвой шевелят.
И кажется вдруг генералу,
Что это зеленой листвой
Родные венгерские липы
Шумят над его головой.

Этот же мотив «дороги на родину» звучит в стихотворении «Изгнанник» и символизируется в виде лавровой ветки, привезенной в Лондон испанцу как приказ вернуться на родину и продолжать бой с фашизмом. Личность героя передается опосредованно — лишь через графически четкий перечень его действий. Позднее, в стихах 1941 года, в балладах «Секрет победы», «Презрение к смерти», «Сын артиллериста», сохранен тот же принцип обнаженного действия, без проникновения в сферу эмоций и переживаний героев. Правда, они, конечно, названы, но не более того. В практике сложилось мнение, что это издержки поэтического роста, так сказать, подготовительный этап в жизни поэта. Однако это скорее преднамеренный вызов «чувствительности», максималистский поиск главного в жизни, полемический выпад против существующих лирических канонов. Сделанный без достаточного умения и художественного опыта, выпад этот только и остался выпадом, но какое-то зерно своеобразного «симоновского» восприятия вечных поэтических проблем здесь уже было.

«Испанские» военные мотивы сменяются «монгольскими», а затем местом лирического действия становятся безбрежные поля сражений Великой Отечественной войны. Лирика военных лет имеет в творчестве Симонова три плана решений образа. Прежде всего, это общая картина войны, ее дух, ее типичные эмоциональные состояния, размах событий, уроки войны. Затем это человек на войне — характер и стиль поведения. И конечно — это внутренний мир воюющего человека, его солдатский долг, патриотизм и верность, его духовное развитие и личные чувства. Можно, пожалуй, сказать, что, оставаясь лириком, поэт в пределах лирических жанров постепенно набирает эпическую силу, свойственную эпосу широту обзора.

Стихотворение, посвященное Алексею Суркову, — «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» стало в советской поэзии своеобразной классикой военной темы. Здесь картины горя и разорения, принесенных врагами на нашу землю, реалистические детали старого русского быта не являются самодовлеющими. Основной образ — обостренное поэтическое восприятие всего родного, русского, обретенное на войне глубокое понимание своей связи с родной землей:

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Эта мысль порождает великое чувство ответственности перед Родиной, нерасторжимости уз, навсегда связующих человека с ней.

«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса…

С этой темой естественно перекликается стихотворение, написанное уже в 1942 году, — «Безыменное поле» — о позоре и муке отступления, о том, как уходят на восток мертвые солдаты былых времен, покидая места своих побед, — Полтаву, Измаил, Перемышль. В 1943 году — снова о том же, но в другом ключе — «Возвращение в город».

Пусть даже ты героем был,
Но не гордись — ты в день вступленья
Не благодарность заслужил
От них, а только лишь прощенье.
Ты только отдал страшный долг,
Который сделал в ту годину,
Когда твой отступивший полк
Их на год отдал на чужбину.

Главное в этих картинах войны — люди России, увиденные глазами горя, земля, которую нельзя отдать врагу. Девочка, заблудившаяся в огне войны («Через двадцать лет»), слепой гармонист («Слепец»), маленький мальчик, поседевший от страха и горя («Майор привез мальчишку на лафете»), — вот через какие человеческие судьбы возникает лицо войны.