Военные кони

Долго ещё гудели гусары, а на вечерней уборке вернувшийся с мороза Авдеев оттирал уши и нос, чистил Чурила, переминавшегося с ноги на ногу, и говорил Мармору и Корнилову:

— Житья нет вовсе. Под городом живём — города не видим. Сахар задерживает. Банные, чайные, амуничные прикарманил, бьёт нашего брата…

— Чего столпились! — закричал вахмистр. — Иди по лошадям! Я за вас чистить буду?..

Ему в спину поднялись три кулака.

Лошадей сгоняли на водопой, потом притащили соломы, потом насыпали лошадям овса, потом ушли из конюшни.

Сквозь щели дул ледяной ветер. Звёзды были большие, как конские глаза. В эту ночь только Облигация, Чайничек и Чирий путешествовали по конюшне. Чурило печально стоял в углу станка и тёрся о стенку головой.

II

— Чем кормишь? — закричал Авдеев кашевару. — Гнилой чечевицей кормишь!..

— Поешь и такую, — ты, брат, не Клеопин, чтобы курицей питаться, — огрызнулся кашевар. — Если завтра привезут из города провиант, — может, какой гнилой козёл перепадёт, — я тебе форшмаку состряпаю… Теперь и на войне чечевицу жрут…

— Так и жри сам, — сказал Авдеев, встал с места и вылил весь бак в бочку для помоев.

— Сыт ты, значит, паренёк, — начал кашевар. — А за такие штуки можно и эскадронному сказать…

— Пойди, — закричал Авдеев, — скажи ему, иди, кухонная крыса!

Кашевар Петрушкин отступил, серея, и стал бить кулаком о стол от злости.

В эту минуту протяжный и гулкий звук трубы зазвенел между конюшен.

Все встали из-за столов.

Трубач играл сбор.

— Тревога! Что это значит? Тревога!

Солдаты бежали со всех сторон, перекидывая на ходу винтовки за плечи, звеня противогазами и шашками, застёгиваясь и ругаясь впопыхах.

Лошадей седлали как на пожар. Чирий ещё жевал овёс, когда ему в рот въехал мундштук. Облигация валялась на полу, и её подняли ударом в бок. Чурило стонал от боли и мычал, но Авдеев был беспощаден. Чайничек ударил ногой Корнилова и получил по лбу потниковым ремнём.

Переполох стоял страшный. В самый разгар переполоха над всем грохотом вырос Седов.

— Куда едем? Что значит тревога? — спрашивали его.

— Не разговаривать, — кричал Седов, — смирно!

Он был бледен и нелепо размахивал руками, чего с ним никогда не случалось.

— Выходи без лошадей — стройся!

Гусары стояли в смятении от неожиданности. Тишина висела над рядами эскадрона. Ни одна винтовка не звякала.

— Стоять вольно, — закричал вахмистр, — я иду к эскадронному!

Эскадронный жил за холмом в большой старой даче.

Солдаты свёртывали махорку, плевались и не знали, что думать.

Из-за горки выглянула фигура вахмистра.

— Бери патроны из цейхгауза, надевай тёплые портянки. У кого нет папахи, каптенармус даст папаху. Живо!

Каптенармус расколачивал узкие, длинные ящики и раздавал патроны. Жёлтые коробки разбирались солдатами с любопытством и ожиданием.

— Выводи лошадей! Бегом марш!

Тут молчание прорвало. Все побежали к конюшням. Люди садились на ходу, вставляли ноги в ремни пик, пики звенели, сталкиваясь, люди становились в ряды. Всё было суетливо и непарадно.

— Где лошадь поручика Клеопина?

Когда лошадь привели, вахмистр поскакал, ведя её в поводу, к дому эскадронного.

Это было тоже странно и непонятно.

— Сам помчал, — шептались в рядах, — приспичило что- то уж очень…

Вахмистр вихрем вернулся. Он выехал на дорогу, повернулся, проехал вдоль эскадрона и молчаливо горячил коня.

Гусары ждали. Наконец он мрачно крикнул:

— Отставить! Слезай все! Построимся в пешем строю!

Люди слезли, и коноводы отвели коней в сторону. Все чутьём понимали, что это не просто ученье и не просто проверка.

Вахмистр метался на коне между дорогой и эскадроном.

Потом взглянул на часы и скомандовал:

— По коням садись…

Чуть заметный ропот потряс ряды. Но чёрное лицо Седова не предвещало хорошего. На глазах у всех он зарядил наган и опустил его снова в кобуру.

— Я поеду к эскадронному, — сказал он тихо, — ждите меня.

— Разъездился, — сказал вслух Авдеев, — чтобы тебе шею свернуть на повороте.

Вахмистр повернул коня и поехал за конюшни. Больше его никто никогда не видал.

Так и исчез из маршевого эскадрона страшный и мрачный вахмистр Седов.

Прошло пятнадцать минут. Чурило и Облигация слюнявили друг у друга уздечки, Чирий нервничал, а вокруг ничего не изменялось.

Тогда из рядов эскадрона выехал тихим шагом Авдеев. Авдеев выехал и сказал:

— Товарищи, пусть пропадает моя башка — я таковский, я поеду к Клеопину и спрошу его, чёртова сына, чего издевается вахмистр, и чего издевается он сам над нами, и когда этому будет конец?..

— Верно, — отозвался, как эхо, эскадрон.

— Кто за мной? — закричал Авдеев. — Если я поеду один — убьёт он меня, как щенка, и знать вы не будете, как он убьёт меня…

Три лошадиных морды вырвались из рядов. Чирий, Облигация и Чайничек стояли рядом, как на эскадронной рубке.

— Поедем, — сказал Мармор, — я рубану его слева направо…

И они поехали, бряцая всем навешанным на них оружием.

Вот и дом, вот и лошадь Клеопина у забора стоит одна и недоумевает. Вот и сам Клеопин показался в окне и смотрит на дорогу. Но как смотрит? Никак не понять, хорошо или плохо смотрит он на едущих к нему.