И вдруг Клеопин распахнул окно, старое тёмное окно, и крикнул:
— Ванные деньги пришли получать? Амуничные получать? Получите!..
И три пули цыкнули навстречу гусарам.
Одна пробила папаху у Авдеева, вторая сорвала погон у Корнилова, третья ушла вбок.
— Стой! — закричал Авдеев…
И они стали снимать винтовки, но было поздно. Клеопин сбежал, как кошка, вниз, вскочил на лошадь и помчался по полю к станции.
Так исчез из маршевого эскадрона гроза и гром поручик Клеопин, и никто его больше никогда не видел.
Когда четвёрка вернулась к эскадрону, гусары уже командовали по-своему. Лошади стояли в конюшнях, но патроны солдаты не вернули в цейхгауз. Люди разбрелись кто куда. Вечерней уборки не было. Никто больше ничего не приказывал. Начальство исчезло — точно его съели волки.
Утром каптенармус и кашевар поехали за продуктами на станцию. Продукты они получали из города, из штаба полка.
Каптенармус вернулся один с запиской от кашевара:
«Из города продуктов нет как нет. Жрать вам нечего.
Бить меня вы будете — так я лучше в город поеду. Бить себя не дам, а вы живите на здоровье. Петрушкин».
Так исчез из маршевого эскадрона хлебопёк и кашевар Петрушкин, но он объявился много позже и в таких устрашающих обстоятельствах, что речь об этом будет особо.
Тогда эскадрон сказал Авдееву:
— Ехать тебе в город, Авдеев, и узнать там всё, что случилось. Эскадрон тебя уполномочивает — и крышка.
Авдеев велел Мармору хранить Чурила, собрался и пошёл на станцию.
III
Эскадрон шумел. Никто ничего не знал. Никто не ел с утра ничего, кроме хлеба с чаем. Все бродили из конюшни в казарму и обратно и не могли ничего решить.
Мармор сидел на поваленном бревне и вертел в руке винтовку. Он вынул затвор, разобрал, протёр, вставил обратно и уже хотел снова в рассеянности вынуть его, как на худом ястребином лице его отразилось волнение. Он даже расширил глаза и побежал искать Корнилова.
Корнилов спал, и ему снилось, что он дома и мать угощает его кофе. Но только он успел поднять чашку и уже дышал вкусным, сладким запахом, как чья-то рука ударила по чашке… Он так обиделся, что проснулся. Его тряс и ворошил Мармор.
— Николай, — сказал он, — одевайся, седлаем коней. На проездку.
— Я не хочу больше седлать, — отвечал Корнилов, — я ничего не хочу больше… А ты дрянь паршивая, что меня разбудил.
— Едем, — задумчиво настаивал Мармор, — ну, едем, нас ждут к обеду.
Мармор таинственно улыбался. Они пришли в конюшню. Чайничек упорно не хотел служить сегодня. Его не чистили утром, и он решил, что с дисциплиной всё кончено. Облигация сурово оглядела Мармора и стала ржать от гнева. Лошади вокруг лениво перекрикивались и чесались.
Через пять минут Мармор и Корнилов облегчённой рысью уходили из расположения эскадрона.
Они долго молча уходили на юг, пока не въехали в густой, прекрасный, зимний лес. Лес был дикий, всамделишный, с чащами и буераками, но поперёк его пересекала широкая, удобная дорога.
Увидя всадников, из лесной сторожки вышел лесник. Он повернул своё жёлтое, обветренное лицо к ним, нерешительно теребя спутанную бороду. Кряхтел он минуты две, потом спросил:
— Окарауливать посланы, ребята, что ли?
Какая-то ехидная ласковость сквозила в его словах. Он явно заискивал перед солдатами. Мармор подмигнул Корнилову и сказал:
— Караулить, отец. Приказали нам, мы и тут как тут.
— Понимаю, всё понимаю, — протянул лесник, — а много вас?
— Эскадрон сзади идёт. Мы вроде как разъезд. Передовые.
— Так, так, — тянул старик, путая бороду.
— А зачем тут такая дорога, — спросил Корнилов, — лес не прибран, а дорога, что Невский проспект, — хоть трамвай пускай. Кому тут ездить по ней?
— Кому тут ездить? — Старик важно погладил бороду. — Тут, брат, царь ездит.
— Вот так здорово. Сам царь…
— Сам царь, и князья, и графья, и принцы, кто в гости к царю поедут. Это его лес — охотничий. Заповедный лес. Фазанов тут, что кустов. Поезжайте чуть дальше, увидите. Козы бегают стоящие. Никто их, конечно, стрелять права не имеет. Ну а теперь охрану приставить надо, чтобы беспорядку какого не было….
Почему теперь лесу нужна охрана — Мармор и Корнилов не спросили. Они интересовались другим.
— Ну а трудно бить фазанов? — спросил Мармор. — Я не охотился никогда, ничего не знаю.
Старик презрительно сплюнул.