Военные рассказы

Штабной писарь записывал на отдельной бумажке все имена, понравившиеся бойцам, командир читал дедову книжицу, а карнач безуспешно допытывался: нет ли в сих святцах имени удалого Мстислава.

V

В длинном списке писаря уже стояло имен пятьдесят. Каждое из них приходилось по нраву какой-то части присутствовавших, но одобрения большинства не получало, ибо у каждого все еще теплилась надежда, что будет принято его любимое имя.

Командир взял в руки список. Первым в нем стояло имя Николай.

— Не годится, — загудели густые голоса.

Но командир не спешил называть другое имя. Он словно что-то припоминал, прикидывал, потом глаза его вспыхнули давно знакомыми всем партизанам огоньками, и он громко, отчетливо произнес:

— Николай! Николай, товарищи, ему имя. Отряд наш имени Щорса? Вот и ребенок вроде как у Щорса во внуках…

— Правильно!

— Вот это так!

— По дедушке и назовем…

И сразу простое имя Николай так понравилось всем, что даже упрямец карнач позабыл своего Мстислава.

— Отец ничего не имеет против?

— Нет… чего же… — заалел будто мак молодой отец.

— А мать?

Ганна лежала сейчас в санчасти, возле которой как раз и происходил конкурс на лучшее имя ее сыну. Она слышала все и была безгранично счастлива. Исчезла куда-то повседневная тревога, неотступно ее преследовавшая все дни. Ведь это же ее сыну желали самого красивого имени с такой откровенной радостью и искренностью, будто каждый его выбирает для собственного дитяти…

— Хорошее имя… спасибо вам, — произнесла женщина тихо и, будто не веря своему счастью, посмотрела на ребеночка, такого ей близкого, о котором она так много передумала в долгие бессонные ночи.

— А чтобы он не оказался беспаспортным, сейчас и документы ему напишем, — сказал командир отряда.

Писарь порылся в своей огромной сумке, где можно было спрятать не только штабные бумаги, но и самого щупленького писаря, и вынул из нее загсовские бланки.

Документ был оформлен. Против графы: адреса родителей— стояло: лес; против профессии — также всего одно слово: партизаны. Вместо заведующего и делопроизводителя загса метрику подписали командир и писарь отряда.

— Не потеряй же, смотри, документа! — советовали партизаны молодому, неопытному отцу. — Кончится война — каждый музей за него заплатит ого какую сумму!

— Заплатит не заплатит, а придет время идти сыну в школу, да не будет метрики — весь лес облазишь, копии не найдешь.

— Да уж, верно, не найдешь…

И снова раскатился по лесу смех. Смеялись партизаны, расходясь по местам, смеялись во время обеда, не замечая, что он, суп, несоленый да холодный; звучал счастливый смех и среди бойцов роты, уходившей на боевое задание. Казалось, улыбался, торжествовал весь лес, вся природа вокруг…

1944

Над Десной

I

Десна шумела, пенилась по-весеннему. Катила разбушевавшиеся волны в Днепр; по широким лугам разливалась половодьем, штурмовала крутые берега.

Там, где стоит живописный Пырнов, река, круто выгибаясь гигантской подковой, охватывает небольшой городок. Гулко бьют волны, подмывая высокие песчаные берега, и время от времени слышен глухой шум: это обрушиваются в воду тяжелые глыбы земли.

Немецкий гарнизон в Пырнове в это время спешно пополнялся. На пароходах из Киева сюда был доставлен карательный отряд под командой майора, а из Борисполя со своим гарнизоном прибыл гебитскомиссар. Немцев всего собралось около тысячи.

Рейхскомиссар Украины и гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох чувствовал себя крайне беспокойно. Караваны, отправленные по Днепру и Десне с началом навигации, не дошли до места назначения, но и назад не вернулись. А сколько уничтожено больших и малых гарнизонов вокруг Киева. И Кох приказал «укротить» строптивое междуречье Днепра и Десны.

Никогда еще маленький Пырнов не был таким шумным и многолюдным.

По ровным улочкам, радуя взоры и возбуждая восторг некоторых сотрудниц районной управы, прогуливались чванливые офицеры, а в домиках хозяйничали солдаты. Они тащили все, что попадалось под руку, никто им не препятствовал, ведь большинство населения незаметно покинуло город. Те же, кто не успел уйти, старались не попадаться захватчикам на глаза.

Черношинельники-полицаи наперебой выхвалялись перед кудлатой переводчицей райуправы, как они разобьют партизан.

Та заливалась смехом, неестественно скаля два ряда ровных зубов, — знала, что в них-то и заключается вся ее привлекательность.

Старикашка, стоявший поблизости и слышавший весь их разговор, сердито плюнул и пробурчал в сторону:

— Ишь, прыткие какие!.. Смотрите, чтобы самим не пришлось ноги протянуть…

На площади скрипела гармошка, в предвечерних сумерках висела густая пыль. То старостовы дочки отплясывали с полицаями польки и краковяк.

Вырядившись по-праздничному, обрюзгшие старосты и старостихи, бежавшие из многих окрестных сел в Пырнов, под защиту немцев, любовались молодежью и, вероятно, мечтали о том, что скоро вернутся в родные места и вновь заживут припеваючи.