Военные рассказы

Его чувства вскоре рассекретили ровесники. И не уставали его донимать. Напористо, неотступно, с той педантичной неумолимостью и жестокостью, на какую способны только мальчишки.

В гневе и отчаянии, чтобы доказать свое безразличие к девчонке, он однажды бросился на нее с палкой. Размахнулся изо всей силы, но… на него смотрели такие преданные добрые глазенки, и ни испуга, ни укора не было в них, только припрятанная улыбка, даже какое-то неосознанное желание быть побитой светилось в ее синих, точно небо, родничках, и это окончательно обезоружило его.

«Ну, тикай» — стало единственной для нее защитой от занесенной над нею палки. И защита оказалась надежной.

Теперь, когда он очутился на краю глубокой ямы, к нему из далекого детства долетело это нежное, доверчиво-просительное: «Ну, тикай». И он ясно увидел прямо перед собой любимые глаза, те, которые никогда не грели его, но мысль о которых согревала всю его жизнь.

Бежать! Только бежать! Но куда? Куда убежишь из холодного каменного мешка, из которого виден лишь небольшой квадрат далекого неба? Куда убежишь, когда под ногами зияет черная яма, а позади прищуренный глаз фашистского изувера ловит колеблющуюся мушку пистолета?!

Бежать можно лишь в непроглядную синеву глаз, улыбнувшихся из неповторимого и далекого детства.

1965

Длинные ноги

Еще немного, и должна была показаться партизанская застава. Он уже считал, что все беды и опасности позади.

Вдруг:

— Хальт!

Перед фашистами стоял мальчик лет одиннадцати-двенадцати, не более. В стареньких холщовых штанишках, такой же рубашке, в парусиновом пиджаке с чужого плеча, босой. В глазах ни испуга, ни удивления, только брови досадливо хмурятся.

— Теленок потерялся. Как зачали палить, палить да мотоциклы трещать, он хвост задрал и ходу. А мать: «Иди, говорит, Санько, найди, а не найдешь — домой не вертайся».

Ничего не сказали, повели куда-то парнишку, видимо к старшему. Шел покорно, твердил свое:

— Он у нас такой пакостный, до того норовистый!.. Чуть только машина фыркнет или из ружья кто бухнет — он и пошел скакать. Нешто впервой я его ищу? Бывало, черт знает куда забежит, я его аж за тридевять сел отыскивал…

Шлепает по мокрой земле босыми растресканными ножонками, а за ним двое с автоматами на изготовку, словно бог весть какого преступника ведут.

Вскоре доставили в штаб, старшему доложили.

Так Санько очутился в самом вражеском логове. Солдаты и полицаи толкали его то в одну, то в другую сторону; они чего-то суетились, переругивались. А Санько ко всему присматривался, прислушивался, стараясь хоть что-нибудь понять.

Скоро и на допрос вызвали. Санько едва переступил порог, так сердце у него и упало, а ноги сделались какими-то непослушными.

Мигом сообразил: такой чести достукался — к самому генералу вызвали. О! Значит, тут не просто походом на партизан в лес пахнет, тут такое, что в лесу тесно будет, раз немцы генералов сюда посылают. И у него защемило на сердце — ох как надо спешить, скорей весть подать своим!

Шел партизанский разведчик с пастушьей торбочкой, а в ней с десяток гнилых яблок — весь пастуший завтрак. Бесценный груз — важные для партизанских командиров сведения — в голове прятал. В ней все было записано: и какие пути-дороги прошел, и сколько где стоит войск да пушек. А теперь вот и с генералом фашистским встретился.

— За теленком послала мать. Такой он у нас вредный да непослушный, чуть мотоцикл чихнет, а он хвост задрал и понес, — смело докладывал генералу Санько.

— Откуда и куда ты идешь? — твердят немцы свое.

— Да шел оттуда, — кивнул головой разведчик в ту сторону, откуда его привели, — а куда зашел, и сам не знаю. Сбился, все след искал, а он у нас ежели куда убежит, то и днем с огнем не разыщешь.

— Село… село твое как называется? Где живешь?

— А, село? Да село наше далеко, отсюда не видать, туда на машине долго ехать, а пешком еще дольше.

— Я спрашиваю: как называется село?

— Это какое село? Из которого я иду? Так я иду не из родного села, я их много прошел, а теленка никто не видел, а некоторые говорят, — мол, вон туда побежал…

— Как называется село, в котором ты живешь?

— Да Отрубным называлось, потом переименовали, а когда ваши пришли, то еще раз переименовали, так что я точно и не знаю, как оно называется…

Фашисты, торчавшие за спиной генерала, водили пальцами по карте, потом прогоготали что-то на ухо своему шефу. Тот устало кивнул головой.

— Кто тебя в разведку послал?

— Мать говорит: «Иди, Санько, ищи и без теленка домой не вертайся». Ну, я и пошел, да разве ж его найдешь?

Генералу скоро надоел этот разговор, и Санька вытурили вон. Раздели догола, перетрясли штаны, рубашку, в пиджаке даже подкладку выпороли. Торбу вывернули, гнилушки-яблоки каждое пополам разрезали. Ничего не нашли, а в голову разведчику ведь не заглянешь.

И все напирают:

— Ты партизанский разведчик! Рассказывай начистоту.

А Санько знай свое:

— Я — разведчик?.. Вон чего выдумали!..

— Мы знаем!

Потом Санька оставили в покое. Снова к генералу побежали.