Военные разведчики XX века

На первых порах полковник Вивальди обычно получал документы в Кельне или Базеле, доставлял их на машине домой в Локарно и давал себе неделю отдыха с молодой женой. Ровно столько, сколько мне было нужно для фотографирования. Но со временем политическая обстановка накалялась, и римские начальники полковника Вивальди начали требовать скорейшей доставки материалов: получил и, не заезжая домой, марш в Рим — сдавать добычу.

А я? А фотографирование? Римское начальство этого, разумеется, не учитывало. Мое же, московское, требовало — да еще как! Два случая, когда у меня не было возможности снять фотокопии, были оценены московским руководством чуть ли не как ротозейство и халатность. Я переговорил с Роной, и она устроила полковнику сцену: жена она или нет? Разве она не имеет права хотя бы на сутки задержать мужа дома?

— Имеет! — ответил полковник и стал в своих донесениях проставлять неверные даты, выкраивая время на заезды домой, хотя бы на одну ночь.

Фотографирование в условиях его пребывания в соседней комнате (кабинет и спальня находились рядом) стало чрезвычайно опасным. Полковник мог ночью неожиданно войти в кабинет по пустячному поводу, скажем, за пачкой сигарет. А главное, в ночной тишине даже слабое щелканье фотоаппарата было слышно в спальне: Рона это проверила.

Что делать? Москва ответила: идти напролом, на любой риск!

Приезжая в Локарно ночью на машине из Цюриха, я всегда был готов к чему угодно. Под мышкой у меня был пистолет для быстрой стрельбы через пиджак, по-американски. Но главной защитой была Рона, особенно когда она могла присутствовать при фотографировании. Однако часто это оказывалось невозможным, и я запирал дверь кабинета изнутри и оставлял окно открытым на случай бегства. Отрабатывал варианты и на случай, если придется на бегу стрелять в полковника, который мог выбежать на крыльцо. Пистолет у меня был многозарядный и бесшумный, с насадкой на дуле.

Каждая такая вылазка могла стать для меня последней.

И вот однажды…

— Почему в двери нет ключа? — едва слышно прошептал я, поняв, что не смогу запереться в кабинете.

— Его случайно взял Гаэтано, — побелевшими губами ответила Рона.

— Где он?

— Спит.

С вечера она нарочно забыла в кабинете свой халат и теперь тихонько вышла из спальни, якобы за халатом.

Работая в тончайших хирургических перчатках, я открыл сейф, вынул пачку документов и устроился за письменным столом — это было самое удобное место.

Тик… Тик… Тик… Тик — защелкал аппарат под мягким толстым платком с прорезью: через прорезь я следил за наводкой, платок приглушал щелканье затвора и скрывал вспышку света.

Рона левой рукой прижимала к груди красный китайский халат и не отрываясь смотрела на дверь. Лицо беловато-серое, в правой руке — костяной нож для разрезания книг; забываясь, она дрожащими руками прикладывала его к губам. В мертвой тишине я слышал дробный стук ножа о ее зубы. Через три комнаты — из ванной или кухни слышалось, как падают капли из незавинченного крана. Далеко в городе гудел автомобиль, сонно кричали чайки. Воздух был полон близкими и далекими звуками, которые лишь подчеркивали гробовую тишину летней ночи и нависшую смертельную опасность. Это страшное многоголосое звучание тишины не могло заглушить сильного биения сердца и звона в ушах — сердце точно кто-то вынул из груди, оно громко стучало на всю комнату, на весь дом и на все Локарно.

Вдруг мы услышали легкий шорох за дверью и она распахнулась. Полковник стоял в дверях и сладко зевал, протирая глаза кулаками. Видны были только закрученные кверху черные с проседью усы и открытый рот. Я успел схватить пистолет и прицелиться, когда он промычал с порога:

— Устал вчера… Что ты делаешь, Рона? — Шагнув в комнату, полковник повернул голову туда, куда смотрела она, и разом увидел все — направленный на него пистолет, меня, фотоаппарат под черным бархатным платком, папку секретных документов на столе и позади всего этого — открытый сейф.

Несколько секунд мы молчали.

— Он держит тебя под дулом пистолета, Рона? — наконец прохрипел полковник.

— Нет, — громко, ясно ответила она, все еще играя костяным ножом. — Тебя. И дай ему уйти без шума. Помни о себе, это главное.

Полковник дышал как загнанный зверь.

— Стрельба бесполезна, вы скомпрометированы, — произнес я по-немецки чужим и противным голосом, всеми силами имитируя английский акцент. — Вы проиграли, полковник. Закончим игру спокойно. Пройдите в комнату и ложитесь на ковер лицом вниз. Мы уходим первыми.

Но полковник уже пришел в себя. Потер лоб, как бы стараясь справиться с нахлынувшими мыслями. Вяло доплелся до кресла и повалился в него.

— Какая чепуха!.. Какая чепуха!.. А вы, женщина, не уходите. Я действительно проиграл. И теперь обо всем позабочусь сам, уложу документы, запру сейф и сейчас же уеду в Цюрих. По дороге со мной случится авария. Вы устроите мне достойные похороны и оформите все остальное. Поняли? О шпионаже ни слова. Я проиграл. И теперь не могу пристрелить вас обоих в моем доме. Поздно. И не к месту. Идите.