Военные тайны Лубянки

Гитлера словно перекорежило. Страх и безысходность окончательно поселились в его сознании. «Теперь, когда даже Гиммлер изменил мне, я лучше умру здесь в Берлине, чем погибать где-нибудь на улице». Он громогласно исключил изменника из НСДАП. Это был истерический, на грани эмоционального срыва, акт мести и отчаяния. Остальных охватило чувство страха, паники, стыдливой ненависти и злости. Но продолжительный припадок судорожной ярости вождя, наконец, окончился, и в подземелье вновь наступила гнетущая тишина, которую нарушали частые разрывы снарядов советской артиллерии, будто удары молотка, вбивавшего гвозди в крышку гроба.

В ночь с 27 на 28 апреля артобстрел рейхсканцелярии был особенно жестоким. Днем от фельдмаршала Кейтеля было получено радиодонесение: «Наступление 9-й и 12-й армий вследствие сильного контрнаступления русских захлебнулось, дальнейшее проведение наступления невозможно». Фельдмаршал докладывал, что идущие на прорыв блокады Берлина армии окружены русскими и ведут тяжелые оборонительные бои.

Гитлер едва говорил и кое-как двигался. И все же он нашел в себе силы, собрал особо приближенных, и… начался инструктаж смертников.

Трудно сказать, чего здесь было больше, трагедии или фарса. Все прекрасно понимали, что армия Венка разбита и не в состоянии пробиться в центр Берлина. А значит, находившиеся в бункере были обречены. Но свита продолжала играть свою роль. Потакая Гитлеру, обитатели рейхсканцелярии продолжали высказывать надежду на возможный прорыв двух армий. Затем были даны наставления, как правильно принимать яд из флаконов. Это было решено сделать в массовом порядке, как только советские солдаты ворвутся на территорию убежища. Здесь же началась общая дискуссия о способах наиболее эффективного уничтожения тел. Эту работу по зачистке поручили охранникам из СС. А потом зазвучали высокопарные, абсолютно нелепые в данной ситуации, пафосные клятвы в верности фюреру.

29 апреля в бункере стало известно о казни Муссолини и его любовницы Клары Петаччи. Вероятно, именно это сообщение толкнуло Гитлера и Еву Браун на весьма неожиданный и экстравагантный в своей абсурдности шаг. После 15 лет сожительства они решили официально зарегистрировать брак. Впрочем, разговоры о свадьбе велись и весь предшествующий день. Ранним утром в бункер был доставлен чиновник Берлинского муниципалитета Вальтер Вагнер. Шаферами стали Геббельс и Борман. В несколько минут были соблюдены все формальности. Жених с невестой объявили, что являются чистокровными арийцами и не страдают наследственными заболеваниями. Расписываясь в брачном свидетельстве, Ева по привычке стала писать «Браун», но, спохватившись, зачеркнула букву «Б» и написала: «Ева Гитлер, урожденная Браун». Затем все участники церемонии, а также Магда Геббельс и две личные секретарши Гитлера довольно долго сидели за шампанским, вспоминали былое, но ни у кого из присутствующих не повернулся язык пожелать новобрачным долгого семейного счастья. Здесь же молодожены объявили о своем намерении свести счеты с жизнью, что и было задокументировано письменно в последнем волеизъявлении.

«Моя жена и я, чтобы избежать позора краха и капитуляции, выбираем смерть. Мы хотим, чтобы наши останки были тотчас же сожжены».

Продиктовал Гитлер и свое политическое завещание. Так закончилась свадьба без пяти минут покойников.

К 22 часам в бункере вновь появился командир берлинского укрепрайона генерал артиллерии Вейдлинг. (С середины апреля, когда началось наступление Красной Армии на Одере, судьба преподнесла немало сюрпризов этому генералу. Будучи командиром 56-го танкового корпуса, он оказался на острие наступательного удара русских. Ведя кровопролитные бои и неся потери, он был вынужден отступить, в связи с чем Гитлер издал приказ о его аресте и расстреле. Но, всего через несколько дней, Вейдлинг был назначен фюрером начальником укрепрайона столицы Германии.) По его докладу положение в Берлине было критическим. Боеприпасы на исходе, за сутки по воздуху в блокированный со всех сторон город было доставлено всего шесть тонн груза. Генерал вновь предложил фюреру попытаться осуществить прорыв из города всеми оставшимися силами.

Склонившись над оперативной картой обороны Берлина, Гитлер бормотал, что вся обстановка на ней отмечается не по информации верховного командования, а по сообщениям иностранных радиостанций. «Я могу приказывать что угодно, но ни один мой приказ больше не выполняется», — обреченно констатировал он. В 22.00 фюрер вышел в свою приемную, где собрались оставшиеся в бункере генералы, и заявил: «Я решил уйти из жизни. Постарайтесь вместе с войсками вырваться из Берлина».