Военный Петербург эпохи Николая I

Когда век юности прелестной
Меня привлек на первый бал,
Почин свой в танцах интересный
Себе на память я списал.

И вот сперва припоминаю,

Как, поздним вечером, зимой
При свете плошек подъезжаю
К крыльцу по мерзлой мостовой.

В передней всех цветов ливреи

В углах толкаются, шумят,
Шумят, и барские затеи
Всечасно от души бранят.

На ступенях, сукном обитых —

Опять ливрейный красный ряд
И Гунгля скрыпок знаменитых
Аккорды издали звучат.

Вхожу, смотрю, и в ослепленье

Смущенный растерялся взгляд,
Я отпустил в благоволенье
Поклонов десять невпопад.

Мне показалось, что читаю

Во взглядах разговор немой:
Вопрос: — Кто он? — Ответ: — Не знаю!..
Юркнул в толпу и проскользаю
Я поскорей в другой покой.

Повсюду там мирские власти

Сидят у ломберных столов
И сколько всевозможной масти
Валетов, кралей и тузов!

И сколько можно в них подметить,

Кабы остаться на часок…
Но что это? Еще звонок!
Кого бежит хозяин встретить?

Смотрю — он вводит генерала,

А тот бредет едва, едва.
Мне тотчас память подсказала,
Что видела, что испытала
Седая гостя голова.

Полвека — срок ея служенья

Престолам Бога и царей.
Быть может, третье поколенье
Сегодня пляшет перед ней.

И этот воин закаленный

Робеет от пытливых глаз,
Как я, как прапорщик смущенный,
Боится шаркнуть лишний раз.

На отвлеченное сужденье

Не стану время я терять.
Пойду-ка в зал потанцевать,
Хоть танцы — для меня мученье.

В роскошной зале Гунгль играет,

И опытный его смычок
Давно уж прыгать заставляет
Толпу послушных праздных ног.

Я сам на этот раз решился

Полькировать изо всех сил…
На первом туре с такту сбился,
На старых барынь повалился
И даме ножку отдавил!

Лорнеты женские, мужские

Блеснули и в меня впились.
Заговорили взоры злые:
«Птенец, летать не торопись».

Нагрянул мне для утешенья

Кадриль… по крайней мере, в нем
Немного надобно уменья,
Чтоб не ударить в грязь лицом.

Вот, я скорей заторопился

Места и даму отыскать,
Расшаркался, приосанился
И приготовился начать.

Опять беда! Гляжу: бежит

Мой vis-a-vis ужасно красный.
И мне с волненьем говорит:
«J’ai pas de dame». О, я несчастный.

Ну что тут делать, посудите.

Я via-a-vis не упустил.
Твержу ему: «Не погубите,
Пока хоть тетушку ведите!»,
Напрасно я его молил.

Пропал кадриль… с тех пор решаюсь

Бесстрастным зрителем стоять.
И поневоле принимаюсь
За всеми всюду наблюдать.

Со мной, у стенки, повсеместно

И чинно рядышком сидят
«Les bonnes Mamans» — уста и взгляд
Их улыбаются прелестно,
Но Богу одному известно,
Что на душе они таят.

Где дочка? С кем теперь танцует?

Прилично ль платье, тон манер?
И кто-то с нею полькирует:
Жених иль просто кавалер?

«Ma chere, в наш век мужское племя

Не то, что в прежние года.
Плясать, вишь, не всегда им время,
Зато поужинать — всегда!»

Так ропщут маменьки, а дочки

Согласны с тем? — Едва ли да!
Они с своей взирают точки,
И с ними чистая беда!
Но бал закончу, господа:

Финал — мазурка… все танцуют,

А сильно есть и спать хотят,
За ужином и стар, и млад
Все возбуждаются, пируют
И с удовольствием едят.

Быть может, это заключенье

Я слишком резко написал:
Что делать, просто неуменье,
Уменья нет, и кончен бал.

Да и перо уж отупело,

Ему пора бы на покой.
А что «Конец венчает дело»
На это мы махнем рукой![149]