Воевода

– Ну да? – недоверчиво пробормотал воин, уставившись на изъеденный буквами пергамент. Он еще хотел расспросить про золото, но когда решился снова взглянуть в глаза волхва, то увидел только пряди седых волос, словно шторой отгородивших мудреца от внешнего суетного мира. Воин молча, с уважением, отступил чуть в сторону, как будто друг его стал подобен огромной скале, на которую надо было уже взирать издалека. Время медленно потекло под тихий шелест страниц, но ни отрок, ни воин не решались нарушить покой. Они, словно завороженные, взирали на волхва, едва переводя дыхание. Наконец Орша решился напомнить о том, что их ждет князь, что надо бы поторопиться вниз, к остальным воинам, а прочесть священную книгу можно и потом, как вдруг до их слуха долетел жуткий крик, потом другой, и все закончилось протяжным нечеловеческим воем, оборвавшимся на леденящем душу предсмертном вопле. Все вздрогнули и переглянулись.

– Вот те раз, – боярин мигнул ястребиным глазом, – за нами, стало быть, шли, да на этих тварей нарвались.

– А вдруг кто-то из наших? – испугался волхв.

– Что ты. – Орша уверенно шагнул по тропинке, идущей вниз. – Ты думаешь, я один могу как следует отматерить эту нечисть?

Волхв ничего не ответил и недоверчиво заторопился вслед за воином, на ходу пытаясь представить, что его ждет на знакомой страшной полянке. Вскоре они почти бегом добрались до заветного места, проскочили узкую расселину, и тут их глазам открылось ужасное зрелище. Вся полянка была залита кровью, и повсюду валялись оторванные руки, ноги, головы синодиков и монахов-верзил. Тела были разорваны на части и переломаны, словно сама смерть пыталась смолоть их в порошок, но на полпути бросила свое ужасное дело. На самом краю поляны валялось тело священника, почти лишенное признаков увечья и прислоненное к одному из камней, словно служитель Христа все еще жив и прилег отдохнуть. О смерти отца Федора напоминала только снесенная ударом страшной силы верхняя часть черепа, которая опрокинутым блюдцем лежала рядом в траве, да медный крест, вдавленный в грудь по самую перекладину.

– Да, – протянул волхв, – вот он и поздоровался с Велесом. А я говорил, что здесь крестов не любят. Золотишко небось мечтал найти. У-у, Чернобогово племя!

Он осторожно по краю поляны обошел месиво человеческих тел. В какой-то момент ему показалось, что из густого переплетения листьев и веток на него пристально смотрят несколько пар налитых кровью получеловеческих глаз чудовищных слуг Велеса, но все было тихо, и волхв, невольно передернув плечами, двинулся дальше. Он уже хотел покинуть страшную полянку, как тут боярин остановил его:

– Оружие собрать бы надо.

Волхв брезгливо поморщился:

– Все это добыча Велеса, и мы не должны ничего брать, чтобы не навлечь на себя гнева Великого Бога.

– Хватит тут Велесу и добычи, и жертвенной крови, – ухмыльнулся боярин. – И потом, я не думаю, что Великий Бог такой же жадный, как некоторые волхвы. Я думаю, что напротив; он с удовольствием поделится тем, что ему совершенно ни к чему, а его воинам очень бы даже сгодилось.

– Богохульник! – устало проворчал Велегаст, понимая, что упрямый воин все равно все сделает по-своему.

И точно; боярин, не дожидаясь окончания спора, уже собрал брошенные ромфеи и маленькие самострелы синодиков с колчанами отравленных стрел, всунув половину всего этого добра в руки растерянного Радима, который, оказавшись меж двух огней, не мог ослушаться боярина, но в то же время не хотел огорчать своего учителя. Велегаст же, словно не замечая этого, и пошел, гордо неся высоко поднятую седую голову, по тропинке вперед. Сзади грузно зашагал груженный добычей Орша, бормоча на ходу, что надо бы похоронить тела, что пусть они и враги, но негоже бросать трупы людские.

– Велес о них позаботится! – вдруг резко ответил волхв и заторопился дальше.

И точно, едва люди ушли прочь от страшной полянки, как в скалах, окружавших ее, открылось множество мельчайших дырочек, щелок и ходов, из которых целыми тучами стали появляться проворные и невероятно большие черные муравьи. Насекомые облепили трупы, наполняя тихое утро скрежетом хитиновых челюстей. Вскоре и одежда, и человеческая плоть были разорваны на мельчайшие части и унесены по бесчисленным ходам куда-то глубоко под землю. Остались одни скелеты, но тут появились крысы, и когда солнце окончательно встало над землей, на поляне уже было чисто, и ничто не напоминало о смерти и валявшихся здесь трупах. Только медный крест священника нелепо желтел около камня, ожидая, когда его обовьют травы, прикроют старые листья, и затянет в себя ненасытное всепоглощающее чрево земли.