Воевода

   — Я позвал вас, чтобы проститься. Настал мой смертный час. Сбылось предсказание старца...

   — Какого старца? — удивился полковник.

   — Два года назад случилось мне быть под Ростовом. Мои полковники решили сжечь тамошний монастырь из-за некоего старца. Сидит он, прикованный тяжёлыми цепями к огромному бревну, но всё видит, что делается на белом свете. Он предсказал царю Московскому войну с Речью Посполитой, да тот не поверил... Он и нам напророчил поражение от Скопина-Шуйского. Так вот, прежде чем сжечь монастырь, решил я сам поглядеть на того старца. Зовут его Иринарх. Вошёл я в тёмную келью и поразился: вокруг чернота, а глаза старца светятся, будто лампады. Оробел я, хоть трусом никогда не бывал, говорю: «Благослови меня, батько!» А он отвечает: «Вижу, что передо мной великий воин. Но только мой совет: уезжай туда, откуда родом, иначе смерть приемлешь». Не поверил я, посмеялся. Вот видишь... Пророчество сбылось... Слушай, Гонсевский!

Сапега повернул голову к полковнику. Тот наклонился совсем близко.

   — Уезжай! Уезжай отсюда немедленно! Иначе ждёт тебя смерть неминуемая!

Испуганно крестясь, Гонсевский бросился к двери, едва не сбив с ног входившего бернардинца с молитвенником.

...Через несколько дней войско Сапеги, теперь возглавляемое полковником Осипом Будилой, ушло от Москвы, увозя на родину гроб с телом вождя.

«Прииде Сапега в монастырь к старцу, в келлию и вшед и рече: благослави, батко! Как сию великую муку терпиши? И отвеща ему старец: Бога ради сию в темнице муку терплю в келлии сей. И начата многие паны говорит Сапеге: сей старец за нашего Короля за Дмитрея Бога не молит, а молит Бога за Шуйского. И отвеща старец: аз в Руси рождён и крещён, и аз за Русского царя и Бога молю. И отвеща Сапега: правда в батке велика, в коей земле жига, тому Царю и правит. И рекоша Паны: тебе, господине, отправлята. И отвещав старец Пану Сапеге: возврагася, господине, во свою землю, полно тебе в Руси воевага, аще не изыдеши из Руси, или опять приидешь в Русь, и не послушаешь Божия слова, то убиен будеши в Руси. И пан Сапега рече старцу: прости, батко, и посём изыде с миром, приела старцу на молебну службу пять рублёв денег, и не велел монастыря тронуть ничим, и пойде Сапега с радостаю в Переславль».

Из жития преподобного Иринарха Затворника.

Как только «сапежинцы» оставили Москву, Иван Заруцкий решился на штурм. Под покровом тёмной сентябрьской ночи ополченцы подкатили мортиры к стенам Китай-города и открыли массированную стрельбу калёными ядрами. Одно из первых же ядер попало в сенной сарай, вспыхнувшее сено, гонимое ветром, быстро распространило пожар.

Пожар уничтожил почти все здания в Китай-городе, и теперь уже весь гарнизон вынужден был разместиться в Кремле. Скученность вела к раздорам в войске и упадку дисциплины; из-за пьяной безалаберности возникали пожары. Один из вновь прибывших в Кремль, ротмистр Рудницкий, избрал для себя в качестве жилища подвал в каменной башне, не зная, что ранее здесь находился пороховой погреб. Поскольку подвал никогда как следует не чистился, слежавшийся слой пороха на полу достигал целой пяди. Рудницкий приказал слуге зажечь свечу, чтобы осмотреться. Капля раскалённого воска упала на пол, раздался страшный взрыв, разворотивший подвал; восемнадцать человек, оказавшихся там, были разнесены на куски; уцелели лишь двое, находившиеся в дверях: их вышвырнуло высоко в воздух и, пролетев порядочное расстояние, они невредимыми упали на землю.

Загорелись и рядом расположенные подвалы. В одном из них поручик Самуил Маскевич хранил награбленное добро — парчу, шкурки соболей и черно-бурых лис, а также золото, драгоценности и жемчуг. Там же находились и вещи его челяди. Хотя пламя охватило и этот подвал и в любой момент мог раздаться новый взрыв, алчность победила: слуги бросились спасать своё добро, а заодно и вынесли ларец, принадлежавший Маскевичу.