Воевода

   — Благодарим, и вся земля Русская благодарит великого короля Карлуса, что он по христианскому милосердию оказывает нам помощь.

Однако Скопин был не только полководцем, но и дипломатом. Он вовсе не хотел, чтобы шведы считали, будто только исключительно их вмешательство принесёт освобождение Руси.

Поэтому он решил обрисовать положение, в котором находилось его государство, как можно в более розовом свете.

   — Великий государь наш, слава Богу, находится в благополучии, и все подданные Московского государства ему прямят. Только каких-нибудь тысяч восемь русских бездельников, по незнанию, пристало к четырём тысячам поляков да к двум тысячам казаков и к разным разбойникам. Они заложили дороги к Москве, Смоленску и Новгороду.

Де Ла-Гарди бросил на него вопросительный взгляд. Лишь дипломатический этикет не позволил ему спросить прямо: «Так какого же черта вы просили у нас помощь, если силы воров столь малочисленны?»

Скопин понял, что несколько переборщил, и стал объяснять:

— Мы доселева против них не ходили большою силою, ожидая вашего прихода, потому что они выбегают, пустошат земли и тотчас прячутся за валы в остроги, да и городские жители им не верят. Мы же здесь тридцать семь недель стоим. Новгородскую землю пустошили две тысячи литовских людей да тысячи четыре Московской земли воров, и наших городских людей побито сотни четыре. Но только услышали воры, что вы приходите, тотчас убежали от Новгорода: одни в воровской тушинский обоз, а другие — в Старую Руссу. Мы просим, чтобы ты вёл своих людей прямо в Старую Руссу. Как только слух разойдётся по Московской земле, что вы пришли, так многие, что теперь отложились, принесут прежнюю покорность.

Графу не понравилась напористая решимость Скопина немедля выступить в поход, и он с учтивой холодностью заметил, что для начала надобно утвердить договор, подписанный в Выборге, выдать войску положенное жалованье и дать ему отдохнуть после столь длительного перехода.

Начавшиеся после этого переговоры шли трудно. Скопин вновь подтвердил обязательство передать в двухмесячный срок Корелу, которую шведы уже называли по-своему — Кексгольм. В счёт жалованья он передал де Ла-Гарди соболей на три тысячи рублей, но это составляло лишь пятую часть просимой суммы. Скопин разослал письма по городам с отчаянной просьбой ускорить присылку денег, государственная казна была пуста.

Расходились и военные планы двух полководцев — Скопин настаивал на скорейшем походе к Москве, чтобы снять осаду, де Ла-Гарди, напротив, желал не торопясь освободить северные города, втайне мечтая об установлении здесь шведского протектората. В конце концов Скопин согласился послать часть своих воинов для освобождения Пскова, а де Ла-Гарди выделил двести кавалеристов и четыреста пехотинцев под командой Горна в четырёхтысячный отряд русских ратников, которых вели к Старой Руссе Семён Головин, шурин Скопина, и Фёдор Чулков.

Дальнейшие события подтвердили правоту русского полководца. Сводному полку князя Ивана Мещёрского не удалось взять Псков ни обманом, ни приступом, зато Головин и Горн одержали блестящую победу над Кернозицким, который, оставив на поле сражения несколько сот трупов и потеряв все орудия, бежал в Тушино с ошеломляющей вестью о приходе на Русь шведского легиона. Самозванец не мешкая выслал ему навстречу воинственного Зборовского с двумя тысячами драгун. С ними шла тысяча русских «воров», а командовал ими князь Григорий Шаховской. При известии, что самозванец осадил Москву, зачинатель смуты не мог усидеть в монастырской келье, сбросил рясу и окольными путями пробрался в Тушино, где с места в карьер вызвался вести войско против Скопина.

По дороге Зборовский и Шаховской захватили город Старицу, жители которого при известии о подходе Скопина со шведами поспешили отречься от «царика», но, не выдержав натиска, оставили крепостной вал и запёрлись в церквах. Поляки не пожалели никого, перебили не только мужчин, но и женщин, и даже детей, а сам город выжгли дотла в назидание жителям других городов, переметнувшимся из их лагеря.

Затем, окрылённые лёгкой победой, они направились к Торжку, где также гарнизон был малочислен и состоял из воинов, присланных Скопиным. Атаки поляков следовали одна за другой, но гарнизон сделал вылазку и отбил их от стен Торжка. Узнав, что на подходе основные силы Скопина и де Ла-Гарди, Зборовский ушёл обратно к Твери.

В Торжке войско Скопина увеличилось — подошли ратники из Смоленска под командованием князя Якова Барятинского. Не мешкая, воинство подступило к Твери. Зборовский попытался внести раскол в ряды соединённого отряда, послав с тайным письмом к де Ла-Гарди одного из шляхтичей. В этом письме он уверял шведского полководца, что поляки защищают правое дело, стоят за законного государя Димитрия, и призывал шведов перейти на их сторону.

Де Ла-Гарди велел посадить курьера на кол за то, что тот пытался вести агитацию среди шведского войска, а Зборовскому написал следующее: