Воевода

На том и кончились внушения гулёнам. Все пошли в трапезную, прибежали кучкой дети. В трапезной Даниила и Катю ждал великий сюрприз. На столе между яствами высился необычный для повседневной пищи пирог-каравай. Ещё стояли серебряные блюда с гречневой кашей и лежала на серебряной тарелке большая головка костромского сыра. Катя не поняла сути украшения стола, а Даниил, как более искушённый в свадебных помолвках, догадался, что к чему. Сердце его забилось от волнения, на лбу выступил пот, он посмотрел на Катю и остался доволен, что она ещё не ведает того, что предстоит ей пережить. А это было приготовление для исполнения брачного сговора.

Так и случилось. Когда все уселись за стол, утихомирились, поднялся Фёдор Григорьевич и повёл речь:

— Многие лета живём мы в мире и товариществе, два костромских вотчинника. Ноне дети у нас есть в зрелом возрасте. Вот мы и оговорим в вольный час свершение над детьми нашими сговора и помолвки.

Катя восприняла эти слова как гром среди ясного неба, и уже готов был вырваться крик: «Нет и нет!» Но как глянула на Даниила, так поняла, что этот крик будет самой жестокой расправой над любящим её человеком. Да знала же она, что воля родителей безгранична и, откажись она сегодня от помолвки, завтра выдадут её замуж и сговор пройдёт заглазно, а кого для неё найдут в наказание за непокорство, того и Всевышнему неведомо. И когда Катя услышала вопрос отца: «Доченька, согласна ли ты почтить волю отца и матушки, мил ли тебе сын Фёдоров Даниил?» — она встала, нашла в себе силы посмотреть на отца и на Даниила и чётко вымолвила:

— Согласна, батюшка и матушка.

Тут же последовал вопрос Фёдора к Даниилу:

— Согласен ли ты, сын мой, почтить волю родителей?

— Отрадно мне исполнить вашу волю, батюшка и матушка.

— Ну так подойдите сюда. — Катя и Даниил подошли к Фёдору. — Вот вам ложка и нож. Ты, Катенька, разложи кашу на всех свидетелей да поровну. А ты, сынок, разрежь каравай-пирог, да не ошибись, одели каждого куском. Мы же, родители, над сыром помолимся, подумаем, как его разделить.

И началось домашнее священнодействие: Катя кашу всю по тарелкам раскладывала, Даниил пирогом-караваем всех оделял, и помогали ему Ульяна да Авдотья. Тут и медовуху по кубкам Алексей с Анастасией разлили. Детям сыты[9] налили. И пошло русское пированье по поводу столь знаменательного события в жизни двух семей. И завершилось оно тем, что был заключён брачный сговор и намечен день свадьбы на февраль будущего года.

— И повенчаем мы вас в самом Кремле, в храме Ризположения, — завершая благостный вечер, сказал Фёдор Адашев.

И все были бы довольны этим вечером, если бы заноза в душе Кати не дала себя знать. «А свадьбы-то и не будет», — испустила она тяжкий вздох. И для неё самой это было настолько неожиданно, что на глаза навернулись слёзы и, дабы скрыть их, она нагнула голову к самому столу, да так и сидела, пока к ней не подошла мать.

ГЛАВА ВТОРАЯ БЕДСТВИЕ

Утро 11 апреля 1547 года выдалось на редкость погожее. Всюду по Москве уже подсохли улицы. Сады буйно распускались, белокипенно цвела черёмуха. Адашевы, отец и два сына, с первыми лучами солнца покинули палаты и поспешили в Кремль на службу. У окольничего Фёдора дела были поважнее, чем у его сыновей, которые к этому времени ходили в стряпчих: Алексей в главном приказе державы — Поместном, а Даниил при воеводах в Разрядном приказе. Сегодня Фёдор был намерен покинуть Москву, чтобы выполнить поручение царя и побывать в загородном дворце, в Коломенском, навести там порядок. Сам-то он был волен уехать тотчас. Надо было лишь послать человека на Колымажный двор, чтобы подали карету. Но хотелось ему взять с собой Питирима, Даниила и Катю. Он думал вместе с ними осмотреть дворец после зимы, потом отправить молодёжь гулять по Коломенскому, а самому заняться заботами о Питириме. Была у него задумка перетянуть священника со службы из Козельска в Коломенский храм. И место священника там пустовало. Знал Фёдор, что Питирим пришёлся бы по душе молодому царю: видом благороден, голосом чист, памятью крепок, книжен изрядно. И стал бы Питирим иереем в царёвом храме. Но пока всем этим Фёдор ни с кем не делился: нельзя благовестить раньше времени. И Питириму не будет ведомо, зачем его в Коломенское повезут. Что поделаешь, а вдруг задумка лопнет.

Как пришли в Кремль, Фёдор обратился к младшему сыну:

— Иди, Данилша, к главе приказа, скажи, что я прошу тебя в помощь выполнить царёву волю в Коломенском дворце. А какую, ежели спросит, так скажи, что не ведаешь. На месте, дескать, обскажут.

— Ой, батюшка, строг ноне будет Дмитрий Романыч. Не даст мне воли. Я ведь и вчера отпрашивался.

Фёдор не настаивал. Знал, что Романов-Юрьев, как и Захарьин-Кошкин, после того, как породнились с царём благодаря Анастасии, гордостью взыграли непомерно и без унижения к ним не подойдёшь.

— Ладно, Бог с ним, не ходи к приказному боярину. Без нужды шапку нечего ломать. Иди к своему делу.

— А ты, батюшка, когда вернёшься из Коломенского?