Воевода

— И не ведаю, но, даст Бог, завтра к вечеру вырвусь. Я ведь хотел взять отца Питирима, тебя и Катю туда. Вы бы с Катей красоты посмотрели, мы бы с Питиримом дела делали. Теперь без тебя умчим.

Даниил с досады чуть не взбунтовался. И что бы стоило поклониться боярину, умилостивить его, отпустил бы! И вновь с Катей-отрадой провёл бы день. Выход, однако, Даниил нашёл скоро.

— Батюшка, я примчусь к вам повечеру. Как службу кончу, так на Ласточку и у вас…

— Ну смотри. Да беги, беги на службу, не задерживайся.

И отец с сыном расстались на Соборной площади. Даниил побежал к арсеналу, где в правом крыле располагался Разрядный приказ. Он и ста шагов не сделал, как навстречу ему неведомо откуда выскочил послушник Чудова монастыря Ивашка Пономарь.

— Здравия желаю, ваше благородие.

И пономарь согнулся перед Даниилом в земном поклоне. А как выпрямился, чуть ли не на голову выше Даниила стал. Его лицо ещё не утратило отроческой округлости, и на нём сверкала улыбка. Лик его казался глуповатым. Но это была обманчивая видимость. В серых, глубоких и затенённых густыми ресницами глазах таилась большая разумная сила. На нём была чёрная монашеская мантия, подпоясанная верёвочкой из липового лыка. На месте он не стоял, а прыгал из стороны в сторону.

— Что тебе надо, Ивашка? Ишь под ноги ломишься, как лось, да мельтешишь перед глазами.

Не пряча улыбки, пономарь ответил:

— Милости твоей прошу, воевода.

— Какой я тебе воевода?

— А ты будешь им, мне то ведомо. Потому и прошу тебя избавить меня от скудной жизни, от узды из верви крепкой, от монастырской кабалы. Ивашке, как молодому жеребёнку, воля нужна.

— Зачем же в монастырь на послушание пошёл?

— Так батюшки нет, матушки нет, а опекун-то паук. Опутал паутиной и — в послушники.

— Вот и просил бы у него воли.

— Пытался. Грит, в Чудовом тебе плохо, так в Волчью пустынь отвезу. Там будет вольно.

— Отчего он так жестокосерд к тебе?

— Вельми жестокосерд. Избу мою рубленую забрал. Туда погорельцев пустил, мзду с них получает. А я вот в монастырь угодил.

Ивашка был года на три помоложе Даниила, но покрепче статью, и грудь у него была бойцовская, руки в пудовые кулаки сжимались. И подумал Даниил, что, ежели попал бы Ивашка к добрым людям, вышел бы из него отменный ратник. Он спросил Пономаря:

— Как же я могу взять тебя из монастыря? Твой дядя, поди, воспротивится, препоны чинить будет.

— Как пить дать воспротивится, и препон не оберёшь.

— Вот видишь!

— А ты ему грамоту под нос от Разрядного приказа.

— Это какую же грамоту? — удивился Даниил. «Вот и подумай, дурак-дураком, а умный», — мелькнуло у него. — Ну говори, мне некогда с тобой лясы точить. Какую тебе грамоту нужно?

— А ту, что в феврале — марте по городам и весям рассылают, на береговую службу зовут русичей.

— А ты из дураков да ранний, Пономарь. Откуда тебе ведомо про те грамоты?

— Так к нам в монастырь приносят списки делать. И я делал.

— Вон что? — удивился Даниил. — Да ты и письмён и книжен, выходит.

— Сподобился. Сподручно оказалось.

— Ну идём. Нечего столбами стоять.

И они пошли рядом.

— Я тебя вот о чём хочу спросить: зачем тебе воля? Это ведь такая вещь, что не каждый ею может распорядиться.

— Ведаю то, воевода. Да мне она и нужна-то на день, на час, чтобы отраду душевную испытать.

— Ишь ты, какой заковыристый. Говори без загадок.

— Да просто все: ты мне добудешь волю, а я к тебе служить пойду. Вот и вся недолга.

— Голову ты мне морочишь, Ивашка. Иди к монахам, а мне на службу пора.

— Господи, и ты, воевода, жестокосердный! Да ведь лучше, чем я, ты не найдёшь себе рынду. Я ведь лихой. И саблей, и мечом владею. Испытай же, испытай! — И Пономарь отважно надвинулся на Адашева.

У Даниила рука была крепкая, если что схватит, как железом обожмёт. Он за грудки взял Ивашку, притянул к себе.

— Не лезь, Пономарь, ушибить могу. А ежели есть в тебе терпение, жди, добуду волюшку. Искры Божьей в тебе много.

Слегка оттолкнув Пономаря, Даниил скрылся в дверях Разрядного приказа.

— Подожду, воеводушка, подожду, терпения хватит, — проговорил Иван вслед и побрёл к себе на монастырское подворье.

Тихий и тёплый апрельский день показался Даниилу маетным и долгим. И дел-то, кажется, было полно. Два раза отлучался из Кремля со служебными посылками к большим воеводам. Носил грамоты в царские палаты, к государю. Правда, до самого царя Даниила не доходил. Грамоты у него забирал князь Юрий Васильевич Глинский, а Даниилу оставалось только ждать новых поручений. Служба в приказе начиналась в шесть часов утра и длилась до четырёх часов дня. Там была полуденная трапеза, и после неё вершились лишь неотложные дела. У многих же этих неотложных дел не было, и они уходили со службы. У Даниила день оказался короче ещё на два часа, и он покинул приказ и помчался на Сивцев Вражек. Дома он наскоро кое-чего поел прямо в поварне, сказал матушке, что спешит по воле отца в Коломенское, и, выведя из конюшни резвую кобылку Ласточку, поднялся в седло и поскакал туда.