Воевода Шеин

Ваня ждал этого часа не меньше, чем Анисим. Накануне он был посвящён в замысел побега и согласился с радостью. Встал он тотчас, оделся в овчинный кожушок, на ноги натянул валенки, на голову надел овчинный треух, и они покинули своё пристанище, чёрным ходом вышли на хозяйственный двор, добрались до возка. Оба нырнули в него. Анисим пояснил Ване:

   — Я тебя, братец мой, спрячу под солому, и там лежи тихо, пока не покинем Варшаву. На тебе будут лежать две сумы, кули, так ты уж потерпи.

   — Я всё стерплю, — ответил Ваня и полез под солому на днище возка.

Вскоре на дворе стало оживлённо. И вот уже кони в упряжи выезжают к воротам, выстраиваются в линию. Анисим встал среди одноконных повозок четвёртым от хвоста. Впереди обоза в теплом возке ехал с возницей маршалок Броницкий. Он командовал обозом. Распахнулись ворота, Броницкий показал стражам подорожную, обоз покатил по пустынным улицам Варшавы и достиг восточных ворот. Там также проволочек не было, и вот уже перед путниками долгий, в триста вёрст, путь до Бреста.

Дорога от Варшавы до Бреста оказалась накатанной, без заносов: миновала непогода восточную Польшу. И во благо ездовым. Весь короткий зимний день ехали лёгкой рысью. Ваня уже вылез из-под соломы по грудь, лежал так, что в любую минуту мог спрятаться. Но пока Анисим и его возок никого не интересовали, и Анисим радовался в душе хорошему началу. Беглецы проследовали две трети пути до Бреста без каких-либо помех. Первая опасность их поджидала, когда остановились на ночлег на постоялом дворе в маленьком городке Вяла-Подляска. К возку Анисима подошёл маршалок Броницкий как раз в тот миг, когда вернулся ходивший по нужде Ваня.

   — Ты кого это везёшь, Онис?

   — Так это мой сынок Янек, пан маршалок.

   — Зачем взял с собой? — рассматривая Ваню, спросил Броницкий.

   — Так пан Влад и разрешил. Матка наша в Бресте у сестры задержалась, вот и затосковал сынок по матке. Так вы уж, пан...

   — Милую. Пусть до Бреста едет. Там узнаю, не врёшь ли.

Когда Броницкий ушёл, Анисим задумался. Здесь обманул, и сошло, но в Бресте ложь обязательно откроется. Маршалок был въедлив и дотошен, и не приведи Господь, если дознается, чей сын «Янек». Надо было что-то предпринимать. Но что? Не свернёшь же в пути в лес или в поле! Это только себе на погибель. И в малом городке Вяла-Подляска не спрячешься. Ночь прошла беспокойно. Спал, не спал — Анисим не мог бы сказать, скорее, плавал в бесплодных размышлениях.

Наступило утро. Обоз выехал из Вяла-Подляски до рассвета. Дул сильный северо-восточный ветер, нёс космы снега. Но было терпимо, до полудня ехали, как обычно. И вдруг наползли синие тучи и пошёл такой обильный снег, что не стало видно бегущую впереди лошадь. Поднялся неистовый ветер, и закружила метель. Небо обрушилось на землю и накрыло её мраком. И всё-таки в этой круговерти Анисим увидел наезженный поворот дороги вправо и какую-то избушку близ него.

У Анисима перехватило дыхание. «Вот она, удача, а другой и не будет», — подумал он и свёл коня с проезжей части на обочину. Позади за ним шли ещё три возка. Вот два миновали, а третий, последний, остановился, возница увидел Анисима, крикнул:

   — Что у тебя, Ониска?

   — Да подпруга лопнула! Сейчас догоню, — ответил Анисим.

   — Не отставай, нелёгкая тебя возьми! — гаркнул возница и скрылся вместе с конём в снежной замети.

Анисим взял коня под узды и провёл его до поворота, где заметил чернеющую избушку, сел на облучок и погнал коня.

   — Но, милый Янек! Вперёд, на родину! — крикнул Анисим, скорее подбадривая себя, нежели коня, и конь, подгоняемый ветром, пошёл рысью.

Знал Анисим, что если с пути Варшава—Брест свернуть перед Брестом вправо и ехать на юго-восток, то можно добраться прямой дорогой до Брянска, русского града. В это время Ваня подобрался к облучку, высунул голову из-под тяжёлого холста.

   — Дядя Анисим, куда коня гонишь? — спросил он.

   — На восток, на Русь, друг мой! Надо молить Бога, чтобы нас не захомутали. Да скажем, что сбились с пути. Вон какая непогода!

Близился вечер, наконец в метели появились кое-какие просветы, и Анисим увидел впереди лес. Конь уже устал, шёл шагом. Дорогу замело, и он лишь чутьём угадывал её. Но вот и лес. В нём метель гуляла по вершинам деревьев. Коню стало легче, потому как лесную дорогу не перемело. Правда, у Анисима появился озноб на душе, пробивалось нечто похожее на страх. Да и было отчего: чужой лес путнику всегда чем-то угрожает. Анисим хотя и был воин не робкого десятка, но и в нём жило суеверие. Он вспомнил про лешего, хозяина дебрей, про ведьм и прочую нечисть, но принялся творить молитву, и полегчало. Велел Ване достать из-под соломы саблю.

   — Страшно-то как, дядя Анисим, — молвил Ваня, подавая саблю.

   — Страшно, Ваня, да ты крепись. Мы с тобой праведные люди, и нас никто не тронет. А на разбойника у нас сабля есть.

   — Так ведь у тебя и палаш есть. Дай саблю мне, а тебе — палаш.

   — Ты верно рассудил. Доставай палаш. Ты саблей будешь препоясан, а я палашом. То ли не ратники!