Воевода Шеин

И все сто пятьдесят орудий, нацеленных на крепость, открыли огонь. От дыма, от пыли разрушаемых стен и башен в небо поднялось чёрное облако. Но Шеин не питал особых надежд на скорое разрушение стен и башен. Для этого у него было очень мало ядер и пороховых зарядов. Он сосредоточивал огонь пушек на отдельных участках стен и башнях, чтобы можно было в проломы вести на приступ пехоту. Помнил Шеин, как пытались поляки разрушить стены и башни двадцать лет назад. Им удалось разнести за девять месяцев лишь одну башню. На этот раз русским пушкарям была уготована такая же печальная доля. Стены, построенные волей Бориса Годунова, выдержали двенадцатидневную бомбардировку. И стреляли пушкари до тех пор, пока не были сожжены последние заряды и пущены в крепость последние ядра. Каждый вечер Шеин получал от воеводы пушечного наряда Ивана Арбузова донесения, что было разрушено за день. Радости от докладов Ивана Арбузова Михаил Шеин не испытывал. Когда стрелять из пушек стало нечем, подсчитали.

   — Мы, Борисыч, за минувшее время сумели сбить только три башни и полностью уничтожили сажен пятнадцать стены. Но за башнями и за разрушенной стеной поляки уже возвели мощные валы, — с горечью завершил свои подсчёты воевода Иван Арбузов.

   — Надо испытать иной путь. Постараемся сделать три-четыре подкопа на одном участке стены. Сделаем большой пролом в стене и тогда пойдём на приступ.

Шеин сам отбирал людей делать подкопы. Были заготовлены сотни плах на крепления стен и верха. Работы велись день и ночь. И теперь лишь одно беспокоило Шеина. Пока не было пороховых зарядов, их ждали со дня на день. Но наступила весенняя распутица. Дороги были разбиты и непреодолимы. И только двадцать третьего апреля на позиции войска под Смоленском были доставлены пороховые заряды. Можно было закладывать их под стену.

Между тем к этому времени осложнилась обстановка с внешней стороны русской рати. С наступлением весны всё чаще стали беспокоить польско-литовские войска. В конце марта они дважды появлялись близ Смоленска. На правом берегу Днепра за позициями русской рати возвышалась над окрестностью большая Покровская гора. Враг решил её захватить. Шеин не мог держать на ней достаточное количество воинов для обороны, и, пользуясь этим, поляки и литовцы подошли к горе с запада и вступили в бой с московскими ратниками. Однако две тысячи воинов московского полка отбили попытку поляков и литовцев овладеть Покровской горой. Отступая, поляки и литовцы не ушли от Смоленска, а прорвали осаду близ Днепровских ворот и после жестокой схватки сумели войти в город. Сказывали потом ратники, что в Смоленск ушла почти тысяча поляков и литовцев.

А в апрельские дни паводковые воды затопили подкопы под стены и попытка взорвать стену не удалась. Наступило затишье.

Глава тридцать третья ПОТЕРИ

Это затишье не прошло для воеводы Михаила Шеина даром. Протекла не одна бессонная ночь, когда он, прервав всякое желание уснуть, думал о том, что происходило с ним, с державой за минувший год, когда он взял на себя долг возвратить Руси всё, что было потеряно в сражении за Смоленск в 1609—1611 годах. Он был уверен, что, будь все эти годы во главе державы Фёдор Никитич Романов, ничего бы не случилось позорного. Русь бы процветала. К горечи печальных размышлений о судьбе отечества первого октября 1633 года добавилось истинно великое горе. Правда, последствия утраты наступили раньше, в те дни, когда слёг в постель несгибаемый воитель Филарет.

Через несколько дней после первого октября гонцы донесли весть под Смоленск о том, что в Москве, в преклонном возрасте преставился святейший патриарх всея Руси, великий государь Филарет Никитич Романов. В острожек, где коротал ночи воевода Михаил Шеин, эту весть принесли Артемий Измайлов и сын Шеина, посланник Посольского приказа Иван. Они появились в землянке, когда наступил вечер. Оба вошли в землянку, низко склонив головы. Их лица были бледны и печальны.

   — Батюшка родимый, велено мне передать тебе царём Михаилом Фёдоровичем, что первого октября сего года скончался его батюшка, патриарх всея Руси и великий государь Филарет Никитич Романов.

Михаил Шеин встал с ложа при первых же словах сына, и, пока подходил к нему, из глаз воеводы потекли слёзы. Он не чувствовал их, потому что грудь его разламывалась от сердечной боли. Шагнув к сыну, он обнял его, уронил голову на плечо и заплакал, содрогаясь всем телом от рыданий.

Артемий Измайлов тут же взял глиняную кружку, зачерпнул воды из липовой бадьи, подошёл к Шеину, погладил его по спине и вложил кружку в его руку.

   — Выпей, брат мой, выпей. Никитич ушёл по воле Божьей.

Михаил поднял голову, выпил воду и виновато сказал:

   — Простите за слабость. Я потерял больше, чем родного батюшку.

   — Что делать! Все мы в руках Всевышнего.

Шеин прошёлся раз-другой по землянке, остановился против Ивана.