Воевода Шеин

   — Беда к нам пришла, сын мой, — ответил Иов, развернул грамоту и принялся читать.

Написано в ней было о том, что девятилетний царевич Димитрий, играя в ножички, вдруг впал в судорожный припадок падучей болезни, своей рукой невольно ударил себя в горло и упал замертво. Было добавлено в грамоте, что всё это случилось от небрежения князей Нагих, мамок и нянек, которым надлежало смотреть за царевичем. Но в грамоте была приписка князей Нагих, и они открещивались от своей вины и злодеяние в смерти царевича Димитрия перекладывали на дьяка Михаила Битяговского и его сына Данилу, ещё на племянника дьяка Битяговского Никиту Качалова, якобы насильственно отнявших жизнь у царевича Димитрия.

Михаил Шеин стоял рядом с патриархом Иовом, читавшим грамоту, и видел, как плакал старец, руки его тряслись, а голос срывался. Видел Шеин и бледное лицо царя Фёдора, покрытое холодным потом, его блуждающие глаза, полные слёз. Лишь только Иов дочитал грамоту, как царь Фёдор опустился на колени и стал молиться:

   — Господи, воздай нам за прегрешения великие наши...

В это время в царский покой вошла царица Ирина. Она была в расцвете лет и красоты. Увидев смятение в покое, слёзы на глазах патриарха, сама побледнела, тронула за руку своего брата Бориса Годунова, потом патриарха и спросила:

   — Что случилось, сердешные?

Иов взял её за руку и повёл к царю, опустился рядом с ним на колени и увлёк Ирину. Борису Годунову и Михаилу Шеину ничего не оставалось, как присоединиться к царю и патриарху. Иов чистым голосом начал молиться за упокой души усопшего. После молитвы по жертве злодеяния все встали, и Годунов спросил царя Фёдора:

   — Государь-батюшка, можно ли мне, рабу твоему, провести строгое следствие и наказать смертью виновных?

   — Божья воля на то ниспослана. Судите без милости, но справедливо и по правде. Идите все. А мы тут с матушкой Ириной помолимся и поплачем о братике.

Майские дни девяносто первого года запомнились Михаилу на многие годы. Он не попал в состав комиссии по расследованию убийства царевича Димитрия, которую возглавил князь Василий Иванович Шуйский, но был среди тех, кто сопровождал и обслуживал её в Угличе. Вторым главой комиссии был ещё довольно молодой дьяк Поместного приказа Елизар Вылузгин. Он сразу приметил Михаила Шеина и приблизил его к себе. Потом, в пути к Угличу, он свёл Михаила с митрополитом Геласием, которого включили в комиссию по настоянию патриарха Иова. Вылузгин и Геласий, два воителя за правду, преданные царю и православной вере, дали наставление Михаилу Шеину. Речь завёл бойкий на слово Елизар Вылузгин. Он был лобаст, с умными карими с рыжинкой глазами, с опрятной бородкой, тоже с рыжинкой.

   — Ты, Михайло Шеин, лишь начинаешь дворцовую службу, тебя червоточина свар и сплетен ещё не подточила. Так ты вместе с нами послужи царю-батюшке и святейшему патриарху добыть в Угличе правду. Смотри на всё, слушай, смекай что к чему. Ты головаст и книжен. А потом поделишься с нами тем, что добудешь.

   — Постараюсь, батюшка-дьяк, и посильное добуду. Вот только с чего начать, не ведаю.

   — А ты потолкайся на торгу, в полотняный ряд загляни, да где скотом торгуют. Новинок короба наберёшь. А одежонку дворцовую сними, попроще какую вздень, — добавил Елизар.

Комиссия въехала, как показалось москвитянам, в вымерший город.

На улицах пустынно, даже собак не видно. Лишь близ главной площади Михаил увидел пристава, склонившегося в поклоне. Шеину доведётся и впрямь быть очевидцем вымершего города. Почти всех угличан вывезут в сибирские земли. Останутся только те, кому вырвут языки, — их будет около двухсот.

Пока же Углич жил и дышал в ожидании наказания. Михаил видел, как то тут, то там, из-за заборов и плетней выглядывали испуганные лица горожан. «И где тут искать мне правду? — подумал он. — Да и не моя это справа[3]. Сами Вылузгин и Геласий не промах».

Сделав такое заключение, Михаил почувствовал, что ему стало легче дышать и исполнять положенное служебное дело.

Но вольно или невольно, постоянно общаясь с членами комиссии, Михаил узнал почти всё о том, как развивались события в Угличе, и даже пытался по-своему осмыслить запутанный, на его взгляд, ход самого злодеяния. На допросах братьев князей Нагих первый же, старший из них, Михайло, в своих показаниях заблудился в трёх соснах. Он утверждал, что царевич Димитрий не играл четырнадцатого мая в ножички, а был зарезан Данилой Битяговским и Никитой Качаловым на чёрном крыльце княжеских палат и что первым увидел совершенное злодеяние звонарь по кличке Огурец, который был в это время на колокольне. Он и ударил в колокол храма Святого Преображения.