Воевода Шеин

Но встал на пути молодого героя, воеводы и князя заносчивый и ничтожный, но считающий себя первым претендентом на престол брат Василия Шуйского Димитрий. И Михаилу не удалось уберечься от рук этого злодея.

В эти апрельские дни у князя Ивана Воротынского родился сын, и по этому поводу он позвал князя Михаила Скопина-Шуйского в крестные отцы. Михаил не мог отказать князю Воротынскому, с которым был в добрых отношениях. В крестные матери Воротынскому Шуйские навязали жену Димитрия Шуйского Марию, дочь Малюты Скуратова. Как всё случилось дальше, сказано кратко и точно в «Повести о победах Московского государства»: «И как будет после честного стола пир навеселе и диавольским омрачением злодейница та княгиня Мария, кума подкрестная, подносила чару пития куму подкрестному и била челом, здоровала с крестником Алексеем Ивановичем. И в той чаре в питии уготовано лютое питие смертное. И князь Михайло Васильевич выпивает ту чару досуха, а не ведает, что злое питие лютое смертное». После этой выпитой медовухи с зельем Михаилу Скопину-Шуйскому стало плохо, из носа пошла кровь. Через две недели он скончался.

Другу воеводы Михаила Шеина Сильвестру довелось быть на похоронах и на панихиде по князю Скопину-Шуйскому. И он плакал, как и многие другие москвитяне, провожая в последний путь народного любимца. В этот день в соборе Благовещения в Кремле после панихиды Сильвестр подошёл к иконе Архангела Михаила и поклялся, что злодей погибнет более мучительной смертью, нежели князь Скопин-Шуйский. «Я буду чёрным ангелом смерти, уготованной тому злодею», — шептал перед образом Сильвестр.

Когда царь Василий Шуйский назначил своего брата главным воеводой над сорокатысячным войсковым соединением, приготовленным для спасения Смоленска, и Димитрий Шуйский повёл это соединение, Сильвестр был среди ратников московского ополчения. Он пошёл в ополчение по доброй воле, с ним хотел дойти до Смоленска, там ударить в спину полякам и прорвать жестокую осаду города. Однако своё желания Сильвестру не удалось исполнить. Мудрый ведун прозрел время и увидел то, от чего могла бы содрогнуться самая мужественная душа. О своём прозрении близких грозных событий, которые произошли всего в ста семидесяти вёрстах от Москвы, под деревней Клушино, ещё под Воробьёвой и Тетерями, Сильвестр не хотел признаваться даже себе. Но он не мог ничего изменить в том, что грозило царскому войску, ведомому Димитрием Шуйским. Тот вёл соединение с великой беспечностью. Любой воевода, даже самый посредственный умом, не допустил бы того, что допустил Димитрий Шуйский. Он вёл соединение вслепую. Впереди у него до самого Клушина и далее не было дозорных. Через четыре дня пути князь Димитрий устроил большой привал войска. Была июльская благодатная пора, князь собрал всех воевод и устроил с ними по случаю своего Дня ангела пир. Хмельного было много, и все воеводы перепились.

В ночь на двадцать четвёртое июля к деревням Клушино, Воробьёво и Тетери подошло войско гетмана Станислава Жолкевского. На рассвете поляки хлыну ли лавиной на русский стан, и началось побоище. Оно продолжалось полный день, и в нём полегли тысячи русских воинов.

Сильвестр находился в эту ночь близ деревни Тетери и видел, как уводил свои полки шведский генерал Делагарди. Он счёл за лучшее не нападать на поляков и бросил русскую рать на погибель. Большую часть своего войска Делагарди увёл на север, а один из полков передал полякам. Слышал Сильвестр потом, что Делагарди захватил без особых потерь Новгород.

Сказывали позже, что сам князь Димитрий Шуйский переоделся в крестьянскую одежду и бежал на крестьянских санях с места побоища в Москву. Вернувшись в Кремль, он пал в ноги старшему брату Василию и со слезами на глазах молил его о прощении за потерю рати. Василий бил Димитрия ногами и твердил: «Ты опозорил меня! Ты опозорил! Нет тебе прощения!» Но Димитрий не был наказан.

Сильвестр покинул разбежавшееся ополчение и направился на запад. Он шёл в стороне от проезжей дороги Москва — Смоленск. Его путь пролегал через леса и перелески. Так он добрался до Дорогобужа, но не рискнул войти в город: в нём были поляки. Они захватили Дорогобуж без сопротивления. В деревне Полибино, вёрстах в десяти от Дорогобужа, старый крестьянин рассказал Сильвестру, что в тот день, как прийти полякам, он был на торге и видел, что они вошли в город, словно на смотру.

   — В том Дорогобуже, батенька мой, многие сотни возов добра и корма для Смоленска уготовано было. Теперь то добро наши воеводы псу под хвост бросили.

Переправляя на своей лодчонке Сильвестра через Днепр, крестьянин поинтересовался:

   — Да ты, я вижу, в Смоленск пробираешься. Смотри, голова, будь настороже. А возвращаться станешь — заходи. Меня Поликарпом кличут.

   — Не обещаю, батька Поликарп. У меня дорога дальняя.

   — И не обещай. Ты свою дорогу знаешь. Я же вижу, что ты ведун. Да сильный, похлеще меня.

Так говорили Сильвестр и Поликарп, пока переправлялись через Днепр. А когда пристали к берегу, Поликарп достал из кармана три молодые сосновые шишки и подал их Сильвестру.