Войку, сын Тудора

Первыми из лагеря стремительно вышли янычары. Пешие алаи, тысяча за тысячей, быстрым шагом добрались до большого леса, длинным языком выдававшегося в сторону реки. Густые цепи белоколпачников углубились в кодры, прочесывая массив, осматривая дерево за деревом, куст за кустом. Приставленные к каждому полку мунтяне-проводники сразу убедились, что молдаване были здесь совсем еще недавно, но исчезли. Прочесав чащобу, янычары остановились и встали тесным полукругом, настоящей живой стеной на противоположном склоне лесистого холма. Затем в лес вступили саинджи, расчистившие от кустарника напоенную ароматом цветов поляну и поставившие на ней большой шатер из полупрозрачного шелка. На краю этого чарующего уголка заняла место с цимбалами и бубнами многочисленная метерхане, распугавшая здешних пернатых пронзительным визгом своих инструментов. Наконец, вместе с пышной свитой под сень молдавского леса вступил падишах Мухаммед. Старшие сановники и воины вошли с ним в шатер, младшие расположились под легкими полотняными навесами, поставленными на лужайке на позолоченных шестах. Никогда еще лесную чащу на Молдове не озаряло великолепием и блеском столько золота, драгоценных каменьев, парчи, никогда она не внимала таким несогласным, не слышавшим, казалось, друг друга, дудевшим каждый о своем музыкантам. На проворно расстеленных скатертях появились извлеченные из последних запасов армии изысканные яства. Христианам в кубки наливали вина, правоверным — крепкие меды; о медах, какие варились и настаивались в землях северных кяфиров, в Коране не было ни слова.

Мухаммед словно преобразился. Он был весел, милостиво шутил, с ласковой улыбкой слушал речи придворных и воителей. Не обращая внимания на предостерегающий взгляд своего главного хакима, даже султан пригубил чарку меда, отвечая на здравицу, поднятую в его честь мунтянским князем Басарабом. Султан не любил чернявого мунтянского князя и его крикливых и льстивых, то заносчивых, то валяющихся в пыли бояр. Мухаммед охотно отдал бы их всех своему Кара-Али и его подручным. Но мунтяне были нужны, они знали здешние места и, не годясь для того, чтобы сражаться в первых рядах, неплохо служили в дозорах и караулах, в разъездах, собиравших добычу и полон.

— Храбрейшие мои и вернейшие! — твердым и звучным голосом, гремевшим на полях многих битв, ответствовал султан. — Правоверные и вы, пребывающие в заблуждении, но дружественные и верные нашему знамени высокородные беи и бояре Земли Мунтянской. Эта война — плод безумия нечестивого Штефана Молдавского — последняя война, в коей наше соединенное оружие, встретив щит вражеского коварства, не принесла полного и скорого уничтожения непокорных. Безумный здешний бей, не смея снова встретиться с нами в открытом бою, множит козни и предательские удары в спину османам и их друзьям. Сегодня, однако, с чистым сердцем могу сказать вам: победа близка, мои верные и отважные! Об этом глаголет мне мир, ниспосланный душе всевышним, об этом — вещие знамения, начертанные среди звезд священной рукой пророка — да благословит его аллах и приветствует!

Сдержанный гул почтительного одобрения наполнил легкий шатер падишаха.

— Это последняя война, которую можно так назвать, — продолжал султан, чуть наклонившись вперед на невысоком переносном престоле из позолоченного бамбука, разглядывая соратников вселявшими во всех ужас светлыми выпуклыми глазами. — Ибо за пределами сей земли нашему могуществу не будет больше преград, аллах всесильный и вечный отдаст нам окрестные земли во славу ислама. Я говорю вам: сражайтесь и верьте, будьте стойки в последних сих невзгодах и горестях, ибо склоняет уже аллах всеведущий рубиновую чашу весов победы на сторону верных. Когда же рухнет страна бея Штефана, когда вслед за нею, оставшись без сего зерцала, падут Польша и Венгрия и сдастся на нашу милость Венеция, столь долго не покоряющаяся своей немилосердной судьбе, — тогда и прочие земли Мира тьмы не устоят пред светом ислама. И на земле воцарится вечный мир, до самого Западного моря, у коего нет уже другого берега.

Мухаммед знал, что это не так; войны будут и после. Но сейчас спасительная ложь была как никогда нужна. Услышанная визирями и беками, эта благостная ложь мгновенно разнесется по стану, как будто султан говорил всем двумстам тысячам. Войны будут и после и тем охотнее пойдут на них его газии, ведомые им. Победоносным.