Войку, сын Тудора

Князь смотрел на тонкие, белые персты старого боярина, отбивавшие дробь на краю драгоценной карты. Сколько писано ими лжи, наветов и клеветы, сколько недобрых замыслов внушено в коварных и льстивых листах, за тридцать с лишним лет разосланных по Молдове и разным странам, королям и царям, магнатам и боярам, князьям и герцогам, епископам и первосвященникам! Тридцать с лишним лет этот недюжинный ум — в сердце всех боярских козней, иноземных нашествий и войн. Он дергал из-за рубежа искусно сплетенные нити — и плясали сотни. Отливал каплю яда — и гибли тысячи, а в этом походе татар и турок — десятки и сотни тысяч. Двадцать лет Штефан не отбирал, как был бы должен, в свою казну Михулова добра — сорока богатых сел, крепких усадеб, бесчисленных отар и стад; Михул без препон управлял ими из Польши и продолжал богатеть. И неизменно расплачивался за это с князем злыми кознями. А за счет тех богатств — кормил единомышленников по всей стране, поддерживал заговоры, подкупал строптивое и властное духовенство щедрыми дарами и вкладами. Правда, и ему, боярину, доставалось. Люди Шендри долго вели на него охоту на Волыни, дважды ранили. Убили Михулова зятя — польского вельможу. Навели татар на маеток Михула — дар короля. Не всегда, не во всем Шендря действовал с ведома господаря; Штефан с чистым сердцем звал все годы пана логофэта на родину, чаял поворотить на службу своей земле. Михул не ехал. Михул — главное — оставался прежним, а таким не надобен Штефану и теперь, не надобен и родной земле.

Князь рассеянно слушал новые упреки, обрушенные на него боярином. Что принизил славнейшие, древнейшие, благороднейшие семейства, иные и разорил, извел. Что врубался в ряды великих бояр саблей, как в татарскую орду. Что всегда был чужим для лучших людей Молдовы. Не мог понять их мечты — сделать свой край не хуже иных, покрыть его добрыми, широкими шляхами, повырубить леса — для полей и пастбищ, вознести повсюду крепкие замки, основать богатые города — с дворцами, рынками, просторными площадями, какие были у эллинов и римлян, а ныне возрастают по всей Европе, ослепить Европу и мир блеском славных родов. В этом — истинная слава, будущность их земли. А для этого лучшим людям, немешским родам нужна власть и воля над черной костью, над теми, кто пашет и строит, кто делает все, что нужно для мирной жизни и для войны. Штефан делает все обратное; за это и в обиде на него великие паны. За это и противодействовал ему всегда сам Михул.

— А отца моего, Богдана-князя, за что убили? — тихо спросил воевода.

— За то же, — с неохотой, но прямо отвечал старый логофэт. — Ибо не разумел, что есть благо для его земли, а что — зло. И творил зло, упрямо мысля, что то — благо. Не слушал голоса разума, не отступался. Рушил все, что деды-прадеды его и наши — создали. Султану дерзил, на святую польскую корону замахивался. Можно ли было снести?

Стало окончательно ясно: сам логофэт нисколько не изменился за все эти двадцать лет.

— Вы привыкли иметь государей слабых, ты, пане Михул, и те, кто с тобою, — сказал воевода. — Чтоб плясали под вашу дудку. Чтоб покорно клали головы на плаху, коли в чем не угодили вашим милостям. Чтобы не мешали вам, немешам, грабить землю нашу и драться меж собою, полк на полк, как было в Смутное время. Время смут и всесилия вашего — вот что вы хотите вернуть.

Михул вскинулся — возразить. Штефан остановил его мановением руки.

— Для этого и надобен вам султан, — продолжал он, словно говоря с самим собой. — Чтобы он, иноверный царь, даровал вам господаря, какого вы захотите. Если же князь тот станет вам неугоден или надоест, ваши милости кинутся к султану с дарами — чтобы подсадил другого, кто вам понравится. Что, не так?

— Не так, княже, — покрутил логофэт седой головой. — Не буду спорить, господь покарал Молдову, наслав на нас турок. Вот и подумали лучшие люди: ежели повести себя умно, божья кара сия может обратиться благословением. Держава турок — ты это знаешь — в десятки, в сотни раз сильнее нашей, она расширилась до наших границ. Поскольку же осман все равно не отогнать, поскольку они каждый раз возвращаются во все большей силе, надо покорно принять божий гнев, склониться перед султаном. Поскольку сие от бога. Поскольку под щитом султана и нам заживется лучше в малой сей земле.

— Это как же понять, твоя милость? — поднял брови Штефан.

— В прямом разумении, княже, — молвил Михул. — Под щитом султана не нужно будет держать уже войско, тем более такое, как сейчас. И в том — великое облегчение земле нашей. Не надо денег на войско — можно будет скостить часть налогов. Не надо отрывать пахаря от плуга и кузнеца от горна — чтобы гнать их на войну.

Штефан знал и это. Народу не нужно оружия, простые люди Земли Молдавской должны отучиться им владеть. В этом были единодушны отступники-бояре и турки, татары и ляхи — все, кто хоть раз испытал на себе удары вооруженного простолюдина Земли Молдавской.

Все было так просто, что воевода даже улыбнулся. Улыбка далась легко; значит, он выигрывает поединок с хитроумным логофэтом Михулом.