Войку, сын Тудора

Падал вечер; здравицы были сказаны; гости насытились мясным, рыбным и сладким; не сумевшие соблюсти меру дремали, уронив буйные головы на стол, или возвещали из-под оного о своем блаженстве громким храпом. Тудор Боур потчевал остававшихся в чувствах, занимал беседой. А Войку с соратниками и друзьями затеял недальнюю прогулку — к цитадели, возвышавшейся в полусотне шагов от дома. Воины взошли на башню, обращенную к лиману, вздохнули вольный, трезвящий ветер близкого моря, ничем не скованный дух простора, уходившего, казалось, во все четыре стороны за пределы земли, простиравшегося до звезд. Вселенная, без края и конца, начиналась, чудилось, на этой высокой башне, и каждого, словно в дивном сне, охватывало безудержное желание отдаться могучей стихии, слиться с нею в полете.

— Никак не могу, панове, наглядеться на славный Белый город, — вздохнул Бучацкий. — Каждый раз, приезжая, не могу нарадоваться, что я снова здесь, будто на вершину мира взошел. Дивный город у вас, пане пыркэлаб, нет второго такого в мире; уж верьте мне, ваша милость, побывавшему в стольких странах!

— Потому и бережем, — отвечал Дума.

Михай Фанци впитывал всей душой очарование древней Четатя Албэ, которую давно полюбил. Рыцарь повидал свет; память его хранила неповторимую красу старых замков Бургундии, Валлонии и Франции, их суровых башен, встающих из зеленых волн тысячелетних дубрав. Но еще более волнующим зрелищем для венгерского рыцаря был всегда белый венец молдавской крепости на вершине одинокой скалы, над серебристым щитом лимана, среди бескрайних степей. Михай опытным взором разглядывал полубашни и вежи стражи, исполинские стены, громадный ров. Укрепления Четатя Албэ почти не пострадали от обстрела, немногие повреждения были уже устранены. Только черное пожарище в том месте, где был посад, да несколько разрушенных домов в самой крепости еще свидетельствовали о том, что здесь побывал враг. Да еще почетные каменные челенки, оставленные пушками Гедик-Мехмеда, — огромные ядра, врезавшиеся в мягкий камень стен, застывшие навек на груди твердыни, словно выпуклые трофейные щиты.

— Мудро строено, с превеликим умом, — сказал Фанци. — Славный муж был покойный Зодчий, не часто таких рождает земля!

А Мазо ди Сенарега — казаку Максиму Фрязину — вспомнился замок Леричи, тоже строенный мессером Антонио, поневоле гостившим в те годы у его братьев, на берегу Днепровского лимана. Вот уже двадцать лет, как сгорели Леричи, разрушены. А эта крепость стоит и будет выситься, верно, еще столетья.

— Добрая крепость, — согласился пан Велимир. — Только это, наверно, еще лучше видно снизу, тем, кто пытается на нее напасть!

— Султан не устает повторять на своих диванах: пока молдаване владеют Килией и Белгородом, а венгры — сербским Белградом, мы не откроем себе дороги в земли западных кяфиров, — заметил Дума. — Не так ли, ваша милость? — обратился он к Юнис-беку.

— Так считает повелитель осман, — чуть склонил голову в белоснежном тюрбане сын Исы. — Я думаю, повелитель прав, — добавил Юнис, задумчиво взирая на мощные белые громады, взнесенные над каменным лбом холма, на толщи оборонительных поясов, уходивших в обе стороны прямо из-под ног собравшихся.

— Почему же он пошел на Сучаву? — недоуменно воскликнул Бучацкий. — Почему не двинул сразу сюда?

— Его величеству, наверно, это показалось чересчур хлопотным предприятием, — усмехнулся Фанци. — Сучавская крепость и меньше, и не так грозно выглядит. Ну а войско воеводы Штефана султан надеялся единым дыхом развеять по ветру. Султан хотел сломить Молдову ударом в сердце, а уж эта крепость, как он думал, сама упала бы в его руки.

— Конечно, если бы замысел удался, — подтвердил Дума, — если бы на престоле сидел теперь его холоп.

— Слава богу, сорвалось у Большого Турка дело, — заметил пан Велимир. — Ни гроша к славе султана сей поход не прибавил. Только слава палатина Штефана снова возросла.

— Османы вряд ли на этом успокоятся, — молвил пыркэлаб Дума. — Следующей весной буем ждать их обратно, с еще большими силами.

— Не знаю, как насчет всей страны, — подумал вслух Фанци, — но уж этих двух городов турки не оставят. Особенно теперь, когда Монте-Кастро и Килия — последние крепости на Черном море, которые им еще не принадлежат. Османы всегда стараются завершить то, что начали, ваши милости, об этом нельзя забывать.