Воин аквилы

Максиан из-за излишней озлобленности испытывал ещё с ранних лет довольно-таки уже крепкую взрослую неприязнь и ненависть к своим будущим врагам. Но что касаемо дружбы, в этом деле он был очень хорошим, преданным и верным соратником. Владиус это хорошо чувствовал и видел. И как раз благодаря Максиану, собственно, и сам, пусть ещё и где-то в глубине своей души, но уже загорелся жгучей идеей и мечтой о славной, храброй и, главное, во многом праведной будущей службе великой империи. Такой же службе, что нёс и его отец. Ещё один друг Юлий жил на соседней, более богатой и роскошной улице. А всё потому, что Юлий происходил из более влиятельной, знатной и обеспеченной семьи. Отец его, бывший военный, дослужился до почётного сословия всадников и в городе занимал видную публичную должность. И хотя семья Юлия и была побогаче и известней, это ему совсем не мешало водить дружбу как с Владиусом, так и с Максианом. Юлий горячо мечтал построить карьеру видного сенатора для начала где-нибудь этак в Лондиниуме, а затем постепенно перебраться в столицу, в сам Рим. Ему безмерно нравилась Корнелия. Ах, эта жгучая римлянка, коей было всего тринадцать лет, но что по годам, что по телу и душе она, как прекрасная вполне взрослая дама, уже знала себе истинную цену. Корнелия с родителями переехала в Британию из далёкой провинции Верхняя Мезия. Её отец занимался торговлей, надо признать, весьма прибыльным ремеслом, но из-за частых боевых действий и всеобщей непрекращающейся напряжённости на всей дунайской границе глава семейства не стал чересчур рисковать своими домочадцами и решил переехать пусть также в не блещущую излишним спокойствием, но довольно-таки перспективную и заманчивую северную провинцию. Бывало, когда Корнелия приглашала своих друзей к себе в гости, её отец подолгу рассказывал им всем о даках. О диких, сильных северных воинах, которых ему доводилось не раз видеть лично и с которыми, к слову, Риму было очень непросто воевать. А тем временем мысленные частички пламенных памятных очертаний в голове мальчишки, потихонечку догорев, утихли, одновременно пропустив ещё и через себя всё яркое обозрение городского представления. Вечер неумолимо приближался, а вместе с ним уже яро виделся и обратный путь домой, которому Владиус и Максиан, вполне насытившись увиденным праздничным действом, и не думали перечить. Попрощавшись с Юлием и Корнелией, решившими остаться на празднике ещё на какое-то время, два верных друга, недолго думая, в обход шумной и многолюдной толпы направились прямиком к раскинувшимся на окраине крепости-поселения полям и нагорьям, тем самым пусть и ненамного удлиняя свой путь, но зато двигаясь в благой тишине. С юрким порывом и душевной весёлой лёгкостью преодолев необходимое расстояние, Владиус и Максиан, подходя к своим домам, уже начали было потихонечку прощаться, как вдруг позади отчётливо и едновременно услышали шум, доносящийся от трения и лязганья доспехов, разбавленный лошадиным ржанием и топотом. С мгновенно подступившим в юные сердца диким захватывающим интересом мальчишки быстро повернулись, тотчас узрели перед своими видавшими ещё не столь много живого разнообразия глазами мирно шагающую небольшую колонну солдат и чуть в отдалении – дюжину спешившихся всадников. Пристально вглядываясь в очертания воинов, Владиус вдруг заметил, как вдалеке один конник из той доброй дюжины спешившихся кавалеристов что-то очень громко скомандовал всем остальным и затем, выйдя из отряда и медленно увлекая за собой запыхавшегося коня, направился в ту самую сторону, где находился сам юноша вместе с другом. За то время, пока шёл навстречу мальчишкам спешившийся конник, Владиус хорошенечко смог его рассмотреть. Это был одетый в мускулистый панцирь и венчающий голову аттический шлем с изящным гребнем воин чуть выше среднего роста, широкоплечий, с прямой властной осанкой. Умеренные шаги выдавали в нём долгую военную римскую выучку. По мере приближения всадника Владиус также заметил, что тело воина было покрыто многочисленными шрамами, явно оставленными от глубоких ран. Лицо виделось загорелым и уставшим от тягот. А вот глаза?! Наконец посмотрев в глаза мирно шагающему мужчине, мальчик, сам от себя не ожидая, точно на мгновение замер, почувствовав в них такое горячее, болезненно-родное веяние. Поняв, кому именно могут принадлежать сии схожие внешне очи, Владиус, очнувшись и более не сдерживая себя, мигом кинулся навстречу также явно почувствовавшему что-то резкое и пылкое от себя воину. Мгновение – и хрупкое, ещё мальчишечье тело надёжно и крепко очутилось в объятиях своего отца. А как иначе? Владиус сразу понял: ведь только по-настоящему родной и сильно любящий человек мог так нежно обнимать. Побыв недолго в искрящей безмятежности, мальчик, слегка отстранившись, поднял голову. Владиус искренне хотел ещё раз посмотреть в такие родные для сердца глаза. И вот когда в очередной раз он в них взглянул, то заметил раскинувшиеся повсеместно на веках и щеках, будто крошечные озёрца, капельки слёз, выступивших от радости и счастья, не иначе. Не переставая глядеть на блестящие тёмные огоньки воспалённых глаз, Владиус одновременно правой рукой нежно погладил затвердевшую на щеке мужскую щетину и, не сдерживая своего внутреннего порыва, воскликнул: