Воин аквилы

Шло лето 101 года от Р./Х. На полноводном Данувии, венчаемом грозной грядой Сарматских гор, стояла прекрасная жаркая погода, позволяющая всевозможной ярчайшей россыпи нежных цветов и благоухающих трав вместе с бескрайними ворохами окрепшей зелёной растительности повсеместно заполонить как низменные речные поймы, так и возвышающиеся на множестве каменистых холмов и пригорков лесные чащи. Наполнить изысканной природной палитрой под нескончаемый аккомпанемент раздающегося отовсюду щебетания птиц, жужжания насекомых и время от времени плескающихся в голубых водах широкой реки рыб. Казалось, что вся эта Дунайская природная гамма жила в своей собственной идеалистической гармонии, словно не замечая ничего иного вокруг. Что же, если природа и впрямь ничего не замечала или же не хотела замечать, но на самом деле в столь прекрасных землях кругом уже полным ходом шла большая вой на. Хитрая и жестокая компания, ведомая двумя властными оппонентами в лице отважного, но в то же время и острожного предводителя всей римской силы императора Марка Ульпия Нервы Траяна и действующего в противовес своим давним заклятым врагам, этим хищным потомкам детей волчицы, не менее осторожного и гораздо более хитрого повелителя даков царя Децебала. Два властителя, как, собственно, и два противоборствующих народа друг друга, несомненно, стоили, в достижении стратегическиважных жизненных целей избирая каждый по-своему свой уникальный и неповторимый путь. И если для римлян, воедино собравших к ведению большой войны практически половину своего боевого и грозного потенциала, такой путь виделся лишь в ключе неукоснительного и планомерного наступления, то вот как раз для даков форма борьбы, наоборот, сводилась ко вполне приятному и действенному для горного неуступчивого народа методу, основанному на хорошо продуманной и изнурительной обороне, а также прекрасных познаниях всех уголков и пядей родной земли. Казалось бы, ну избрал враг столь осторожную тактику, так что же, для мощных легионов это разве может явиться хоть каким бы то ни было аргументом?! Однако большинство командиров легионов и вспомогательных когорт после нескольких месяцев практически полного затишья со стороны врага возможную опасность уже не исключали. Уж слишком подозрительно вырисовывалась предложенная даками стратегическая суть. Торопливость могла быть чревата неприятностями, и потому римляне, возможно, теряя драгоценное время, на вновь захваченных землях ещё сильнее старались их обустраивать, повсеместно вырубая леса, прокладывая дороги, строя на важных горных переходах небольшие, но хорошо укреплённые крепости. И всё же эхо скрытой каверзы по-прежнему витало высоко над Сарматскими горами, а посему кроющуюся опасность, помимо мудрёных легатов и трибунов, также всецело признавал, поддерживая осторожный ход армии, и сам император. Да, Траян ожидал возможные подвохи и потому, где бы ни был с августейшими проверками, порой подолгу проваливался в собственные мысленные рассуждения, пытаясь разгадать очередные коварные замыслы неуступчивого врага. Не стал принцепс противиться мысленным рассуждениям и в самый что ни на есть настоящий временный момент, находясь на крайнем рубеже передовых сил в построенном небольшом лагере в черте горного перевала, открывающего путь на очередную дакийскую крепость Тибиск. То ли от накопившихся походных тяжб, то ли от непрекращающегося нервного перенасыщения, но Траян так сильно увлёкся очередным внутренним позывом, что и не услышал, как поблизости, дабы привлечь внимание императора, пребывающий вне меньшей тревожности за безопасность столь важной особы командир этого самого лагеря несколько раз выдавил из себя полный испуга возглас. Но нет, император по-прежнему продолжал оставаться внешне невозмутимым. И, верно, продолжил бы оставаться таковым ещё немалое время, при этом надеясь на схожесть полных мирной томительности мысленных планов, также исходящих и от властительницы судьбы. Однако видения самой властительницы были иными, и потому, когда совершенно неожиданно со стороны близлежащих покрытых лесным массивом северных холмов раздался, громкий звук неведомого горна, Траян, внутренне ощутив столь разительную природу посыла, наконец очнулся и, властно посмотрев на застывших в недоумении советников и буквально отчаявшегося командира крепости, грозно изрёк:

– Так-так! Что я слышу сейчас?! Да это же карникс! Неужели свершилось? Эти хитрые и изворотливые даки вознамерились свои носы наконец показать?! А, командир крепости Гней Фурий Ребил, ты схожего со мной мнения?! Ну что ты застыл, словно истукан, или не слышишь, как звучно заявляет о себе наш враг?

И, не смея более молчать, Гней Фурий с выпученными на побледневшем лице глазами судорожно промямлил: