Воин Доброй Удачи

– Моя сестра в здравом уме, – крикнул Моэнгхус со своего насеста над сверкающей водой.

Серва нахмурилась и тут же улыбнулась.

– Он считает мою семью сумасшедшей.

– Вашу семью? – переспросил Сорвил.

Она кивнула, словно признавая некую ранее обсуждавшуюся неизбежность – истину, которой им не оставалось ничего другого, как поделиться из-за близости, которая создалась между ними во время путешествия.

– Да, он мой брат. Но у нас нет общей крови. Он сын первой жены моего отца – моей тезки Сервы. Той, чей труп они привязали к отцу на Кругораспятии – во время Первой Священной войны. Той, о ком все так неохотно говорят.

– Так он ваш единокровный брат?

– Нет. Ты слышал о Найюре Урсе Скиоте?

Даже издалека Сорвилу показалось, что Моэнгхус напрягся.

– Нет, – ответил король Сакарпа.

Принцесса взглянула на брата с чем-то похожим на удовольствие.

– Он был скюльвендским варваром, прославившимся своими боевыми подвигами в Первой Священной войне, а теперь почитаемым за службу моему отцу. Мне говорили, – поддразнила она брата, – что в Ордалии есть даже целая куча дураков, которые делают себе шрамы на руках, как скюль- венды…

– Ба! – воскликнул Моэнгхус.

– Почему он думает, что ваша кровь сумасшедшая? – настаивал Сорвил.

Серва бросила еще один смеющийся взгляд на темноволосого мужчину.

– Потому что они обдумывают свои мысли, – сказал Моэнгхус, оглядываясь через плечо.

Сорвил нахмурился. Он всегда считал это определением мудрости.

– И это безумие? – спросил он вслух.

Моэнгхус пожал плечами.

– Подумай об этом.

– Отец, – объяснила Серва, – говорит, что у нас две души: одна живая, а другая наблюдает, как мы живем. Мы, Анасуримборы, склонны воевать сами с собой.

Ее слова были достаточно просты, но Сорвил подозревал, что она понимает их с философской тонкостью.

– Значит, ваш отец считает вас сумасшедшей?

Брат и сестра рассмеялись, хотя Сорвил слабо представлял себе, что в этом смешного.

– Мой отец – дунианин, – сказала Серва. – Больше человек, чем другие люди. Его семя сильно, оно способно разбить сосуды, которые его несут.

– Расскажи ему о нашем брате Айнри… – начал было Моэнгхус.

Девушка наморщила загорелый лоб.

– Я бы предпочла этого не делать.

– Кто такие дуниане? – спросил Сорвил небрежным тоном тех, кто хочет скоротать время, не более того, хотя на самом деле его дыхание пресеклось от любопытства.

Серва снова посмотрела на брата, который пожал плечами и сказал:

– Никто не знает.

Она наклонила голову низко, почти положив ее на плечо, так что ее волосы упали вниз шелковой простыней. Это был девичий жест, еще раз напомнивший королю Сакарпа, что при всей своей светскости и самообладании она едва ли старше его.

– Мать как-то сказала мне, что они живут где-то в северных пустошах, что они провели тысячи лет, выводят свою породу так же, как кианцы разводят лошадей или айнонцы разводят собак. Отбирая и обучая себя.

Сорвил изо всех сил попытался вспомнить, что именно говорил ему Цоронга о еретике, волшебнике по имени Акхеймион, и о его претензиях аспект-императору.

– Отбирая и обучая для чего? – уточнил он.

Волшебница посмотрела на него с легкой усмешкой, как будто заметила досадную медлительность в его душе.

– Чтобы постичь Абсолют.

– Абсолют? – спросил он, произнося слово, которого никогда прежде не слышал, медленно, чтобы оно стало его собственным.

– Хо! – крикнул Моэнгхус, вытаскивая на берег маленького окуня. Он сверкал серебром и золотом, хотя сам был темным от воды, как голый камень.

– Бога Богов, – сказала Серва, улыбаясь своему брату.

* * *

Люди Кругораспятия были рождены для гордой войны. Почти все они прошли испытания на дюжине полей сражений и не столько презирали численное превосходство, сколько ценили мастерство и подготовку. Они видели, как одиночные отряды закаленных рыцарей разгромили целые армии, состоящие из толп ортодоксов. Цифры часто ничего не значили на поле боя. Но там были цифры, а потом они стали огромными числами. Толпа, когда она становилась достаточно большой, превращалась в живое существо, огромное и аморфное, сжимающееся, когда его кололи, поглощающее, когда его будили, всегда слишком многочисленное и обладающее особой волей. Орда, как начинали понимать короли-верующие, была непобедима просто потому, что она была слишком велика, чтобы когда-либо осознать, что она побеждена.

– Наше место – это место славы, – провозгласил король Умрапатур, – ибо нам дано бремя победы. Судьба Великой Ордалии теперь поворачивается к нам – судьба самого мира, – и мы не потерпим неудачи!

– Наше место – это место смерти! – закричал Кариндусу в еретическом противоречии.