И Клирик неохотно заговорил. Старый волшебник знал, что ему следует действовать осторожно. Знаменитый ли это король Иштеребинта или нет, но нелюдь, идущий рядом с ним, тоже был странником, одним из апоройков, непредсказуемых.
– Да, – ответил Клирик.
– А что, если он лжет? А что, если он манипулирует тобой?
Нелюдь повернулся, чтобы посмотреть на собеседника, а затем перевел взгляд на виднеющиеся вдалеке разрушенные стены.
– А что, если он предатель? – спросил он.
– Да! – настаивал волшебник. – Конечно, ты можешь понять, каким… каким… больным стало его сердце. Конечно, ты можешь видеть его безумие!
– И ты тоже… ты бы стал моей книгой вместо него?
Акхеймион помолчал, чтобы лучше подобрать слова.
– Сесватха, – начал он с умоляющим видом, – ваш старый друг живет во мне, мой господин. Я не могу предать его. Он не может предать вас. Позвольте мне нести бремя вашей памяти!
Несколько шагов Клирик продолжал молчать с непроницаемым выражением лица.
– Сесватха… – наконец, повторил он. – Это имя… Я помню. Когда весь мир сгорел… Когда Мог-Фарау взвалил на плечи облака… Он… Сесватха сражался рядом со мной… некоторое время.
– Да! – воскликнул Акхеймион. – Прошу вас, милорд. Сделайте меня своей книгой! Оставьте позади это безумие скальпера! Верните себе свою честь! Верните себе свою славу!
Клирик опустил голову, а потом схватился за подбородок и щеку. Его плечи вздрогнули – Акхеймион принял это за рыдание…
Но на самом деле это был смех.
– Так… – сказал король-нелюдь, сверкая дикими веселыми глазами. – Ты предлагаешь мне забвение?
Слишком поздно старый волшебник осознал свою ошибку.
– Нет… Я…
Нелюдь развернулся и схватил его с такой силой, что волшебник почувствовал себя тонким и хрупким, как кость.
– Я не умру пустой оболочкой! – крикнул он, перекатывая голову с одного плеча на другое в своей странной, безумной и взрывной манере. Он выбросил вперед руки, чтобы схватить воздух. – Нет! Я буду крушить и ломать!
Только встречи с сумасшедшими делают видимыми бесчисленные ожидания, которые управляют нашим общением с другими людьми. Мало что может выбить нас из колеи сильнее – или сделать нас более осторожными, – чем нарушение скрытых предположений. Старый волшебник взывал к своей собственной логике, к своему тщеславию, забывая, что именно отсутствие общих целей сводит безумца с ума. Он предложил себя в качестве инструмента, не понимая, что они с Мимарой были предметом заключенной сделки: тень древнего друга и эхо давно потерянной любви. Они были любовью, которую нелюдь собирался предать.
Душами, о которых нужно было помнить…
– Честь? – воскликнул нелюдь, и его насмешка превратила его в гигантского шранка. – Любовь? Что это, как не мусор, по сравнению с забвением? Нет! Я овладею миром и стряхну с него все несчастья, все муки, какие только смогу. Я буду помнить!
Нил’гиккас, последний король Обители, собирался убить его в библиотеке Сауглиша.
Старый волшебник зашагал дальше, на этот раз держась прямо, как подобает на марше смерти. «Пусть жертва ведет палача», – подумал он.
И действительно, нелюдь снова зашагал сбоку от старого волшебника, так что его можно было увидеть только краем глаза.
В голове Акхеймиона проносились сценарии, одновременно катастрофические и абсурдно обнадеживающие. Он устроит засаду на нелюдя с помощью заклинания, достаточно мощного, чтобы разбить его зарождающуюся охранную магию – и убить его прежде, чем Друз будет убит. Он будет умолять и уговаривать его, найдет заклинание разума и страсти, которое столкнет Клирика с безумного пути, по которому тот шел. Он будет сражаться с воющей яростью, разрушит то, что осталось от священной библиотеки, только для того, чтобы быть поверженным большей мощью мага Квуйи…
Волю к жизни не так легко отвергнуть, независимо от того, насколько тяжелые бедствия пережил человек или насколько безжалостны были несчастья.
– Я скорблю о том, что судьба сделала со мной… – сказал нелюдь без всякого предупреждения.
Старый волшебник смотрел, как его обутые в сапоги ноги пробираются сквозь лесной мусор.
– А как же Иштеребинт? – спросил он. – Неужели он пал?
Неуклюжий нелюдь сделал жест, похожий на пожатие плечами.
– Пал? Нет. Был повержен. Лишившись воспоминаний, мои собратья обратились к тирании… Превратили его в Мин-Уроикас.
Мин-Уроикас. То, что он произнес это слово с легкостью, свидетельствовало о серьезности его состояния. Среди уцелевших это имя не столько упоминалось, сколько выплевывалось или превращалось в проклятие. Мин-Уроикас. Яма непристойностей. Страшная крепость, мужчины которой убили всех своих жен и дочерей и тем самым обрекли на гибель всю свою расу.
– Голготтерат, – едва слышно произнес волшебник.
Тяжелый кивок. Полумесяцы отраженного солнечного света прыгали по голове Клирика.
– Я совсем забыл это имя.
– А как же вы? – спросил волшебник. – Почему вы не присоединились к ним?
Длительное молчание. Достаточно долгое, чтобы они успели подойти к основанию разрушенной библиотеки.
– Гордость, – наконец, сказал нелюдь. – Я бы разбил сердце самому себе. Поэтому я отправился на поиски тех, кого мог бы полюбить…