Воин Доброй Удачи

Майтанет замолк с видом человека, который оказался на пике своего остроумия. Его агатовая борода на солнечном свету казалась горячей. Интересно, подумала Эсмене, какой краской он пользуется, чтобы скрыть светлые норсирайские волосы.

– А ты склонна доверять мнению безумного недоросля?

– Я доверяю своему сыну.

– Прочесть меня по лицу?

Он старается растянуть разговор, поняла императрица. Чтобы лучше изучить ее голос? Какая-то интонация вызвала его интерес?

– Чтобы прочесть тебя по лицу.

– И ты сознаешь всю сложность подготовки к этой необходимости?

Эсменет кивнула дочери. При всех своих недостатках Телиопа всегда была для нее поддержкой. Она тоже была из дуниан, но, как Келмомас манипулировал материнской любовью, так и Телиопа владела ее потребностью нравиться. Вот чему, решила Эсменет, можно доверять: тем отношениям, что связывают ее с детьми.

Или же считать весь мир своим врагом.

– Способность чи-читать чувства в значительной степени природная, – сказала Телиопа, – и, не считая от-отца, никто не может видеть так глубоко, как Инрилатас. Чтение мыслей требует тренировки, дядя, это мера, которую при-принимает отец.

– Но ты и так это знаешь, – добавила Эсменет, стараясь скрыть обвиняющий тон в облаке искреннего смущения.

Задыхаясь от ярости, шрайя Тысячи Храмов откинулся на спинку стула.

– Эсми…

Тон голоса и вся его поза говорили о безвинно запуганном и ошеломленном чьей-то безрассудностью.

«Если его действия согласуются с твоими, – говорил ей Келлхус, – значит, он обманывает тебя. Чем более невообразимым кажется лицемерие, Эсми, тем больше он притворяется…»

И хотя муж имел в виду их сына, то же самое относилось и к Майтанету. Инрилатас сам говорил об этом: дуниане – не люди.

А она играет свою роль в этом лицедействе.

– Не понимаю, Майта. Если ты невиновен, то что тебе терять?

Эсменет уже знала, что Инрилатас увидит в лице дяди, что он скажет.

– Этот мальчик… Может сказать что угодно. Он же безумен.

Ей требовалась лишь опора.

– Он любит свою мать.

Раньше юный принц-империал бегал вокруг лабиринтов Андиаминских Высот, а теперь он бегал среди них.

Чем больше Келмомас думал об этом, тем больше ему казалось, что он знает: все существующие туннели, все извилистые переходы и противоречия в размерах – укороченные комнаты и чересчур толстые стены – раздражали и привлекали его внимание. Ему не нравилось, когда от него что-то скрывали.

Принц бродил впотьмах. Он прикрывал ладошкой пламя свечи от сквозняков, но не столько боялся заблудиться, сколько упустить что-нибудь интересное, если огонь погаснет. Он тихонько шел по узким коридорам, смотря во все глаза, и круг света скользил по черным туннелям. Все, что он видел, несло на себе жесткий отпечаток личности его отца. Голые стены. Необработанный камень. Простое железо. Кое-где стены покрывала растрескавшаяся краска, а один раз Келмомас наткнулся на целый зал со сводчатым потолком и карнизами: остатки старого дворца икурейцев, понял он, который отец переделал под собственный вкус. Принц быстро сообразил, что эти лестницы и залы составляют малую часть сложного комплекса. Вдоль каждой лестницы шло, по крайней мере, по пять ламп, установленных по железным ступенькам, одни вели наверх, другие уходили вниз, в головокружительную глубину, на которую он осмелился спуститься. И из каждого коридора отходило, по меньшей мере, дюжина ответвлений, которые составляли, наверно, весь дворец.

И слишком много закрытых дверей, перекрытий и люков. Келмомасу так и мерещилось, как мать или отец отправляют поверенных в эти залы, чтобы, проходя через эти двери, всегда знать, сколько костей здесь погребено.

Принц решил, что нужно найти способ сорвать замки.

Он знал, что рискует навлечь на себя гнев матери, но решил исследовать один из немногих незапертых проходов, ведущий вдоль залов Аппарата, как вскоре обнаружил. Он слышал бесчисленные голоса, которые в основном смеялись и злословили. За мраморными стенами со старой бронзой промелькнуло даже несколько теней. Вот послышалось прерывистое дыхание какой-то парочки, и, поискав кругом, Келмомас обнаружил тяжелый занавес, ниспадающий крупными складками, через который увидел потные спины.

– Вот так ты придешь ко мне, – прошептал он своему внутреннему «я».

А я – к тебе.

Светлый и темный.

Сузив глаза до щелочек, Келмомас некоторое время наблюдал тайное совокупление. Исходящий запах волновал его, казалось, что он улавливал похожий от каждого мужчины, от каждой женщины, которых встречал на протяжении всей своей жизни. И от матери в том числе. Наконец, уступив нарастающему беспокойству, он отошел. Ступенька за ступенькой он успел вернуться назад, пока свеча совсем не оплыла. Затхлый сумрак проносился, как потоки ветра, по волосам и лицу, настолько быстро мальчик мчался назад, в покои императрицы.

Но мать уже ждала его, лицо ее застыло от гнева.

– Кел! Что я тебе говорила?

Он мог уклониться от пощечины. Мог схватить ее руку и сломать любой палец. И пока она пребывала в шоке от боли, вырвал бы у нее из прически шпильку и вонзил глубоко в глаз. До смерти.

Он мог сделать что угодно…