Воин Доброй Удачи

Но лучше было прижаться щекой к занесенной для удара ладони, чтобы звук пощечины получился гораздо громче, чем ожидалось, и расплакаться, фальшиво сокрушаясь, пока мать сжимает его в объятиях, и ликуя от ее обожания, жалости и страха.

Псатма Наннафери приподнялась, отрываясь от него. Она распрямилась, наслаждаясь прикосновениями прохладного воздуха к груди, чувствуя, как его семя стекает по бедрам, не попав в лоно. После соития он забылся таким глубоким сном, что даже не пошевелился, когда она с презрением плюнула на него. Она могла бы нанести ему смертельный удар, а он бы так ничего и не узнал. Целую вечность он бы корчился в агонии, думая, что стоит только проснуться, чтобы спастись.

Фанайял-аб-Каскамандри, разбитый в пух и прах.

Она резко расхохоталась.

Потом прошлась по его сумрачному павильону, взирая на останки разрушенной империи. Опаленный штандарт, кое-как прислоненный к стулу, отделанному перламутром. Блестящие кольчуги на манекенах из красного дерева. Личный раб Падираджи, внушительного роста старик-нильнамеш, такой же дряхлый, какой и она была когда-то, съежился, втиснувшись между двумя диванчиками, и взирал на нее, как ребенок на волка.

Псатма остановилась перед маленьким, но богатым киотом.

– Ты один из Ее детей, – сказала она, не глядя на слугу. – Она любит тебя, несмотря на всю злобу твоих поработителей.

Она провела пальцем по корешку книги, лежащей на небрежно накинутом алом бархате на маленьком алтаре: Кипфа’айфан, «Свидетельство храма».

Кожаный переплет скрипнул от ее прикосновения.

– Ты даешь, – пробормотала она, оборачиваясь к старику. – Он берет.

Слезы заблестели на его щеках.

– Она придет к тебе, когда твоя плоть истощится и ты переместишься в Запределье. Но ты тоже должен прийти к Ней. Только тогда…

Она шагнула к нему, и раб еще больше сжался в своем укрытии.

– Придешь? Придешь ли ты к Ней?

Он с заверением потряс головой, но женщина уже отвернулась, зная ответ. Не спеша она приблизилась к занавешенному входу, мельком оглядев себя в длинном овале стоящего серебряного зеркала.

Помедлила у светильника, рассеянно блуждая глазами по гибким линиям своего возрожденного тела. Показала язык своему отражению, наслаждаясь увиденным…

Вернуться, пережить непостижимую утрату, сморщиться и поблекнуть – а потом вновь расцвести! Псатма Наннафери никогда не страдала суетным тщеславием своих сестер. Она не жаждала, как другие, тайных сношений. Только при исполнении обрядов ее плоть просыпалась. Она до сих пор бурно радовалась этому Дару, которым обладала только она одна. Триумф молодости, расцвет сил и знание своего тела, облаченного в плотные шелка, а не в старческое рубище.

Ее храмы разграблены и сожжены. Сестры изнасилованы и убиты, а она стоит здесь, опьяненная бурным весельем.

– Ты – как собака? – задала она вопрос, стоя у входа. – А, Змееголовый?

На пороге стоял Меппа. Узорчатые полы одежды разлетелись и застыли в воздухе у него за спиной. Внутрь проник высокогорный холод.

– Ты, – тихо, но резко произнес он.

Он держал голову ровно, но его соляная випера направила свой черный шип прямо на сжавшегося от страха раба. Верховная жрица улыбнулась, сознавая, что старик не доживет до рассвета. Он принесет себя в жертву ради нее и тогда придет к…

– Вечно на страже у двери хозяина, – рассмеялась она.

– Прикройся, наложница.

– Тебе не нравится то, что ты видишь?

– Я вижу внутри тебя увядшую старуху.

– Значит, ты еще мужчина, а, Змееголовый? Ты судишь о моей красоте и ценности по юности моего чрева… Моей плодови…

– Попридержи язык!

– Полай, полай, пес. Разбуди хозяина. Посмотрим, чью морду он разобьет.

Сверкающая змея наконец обернулась к ней. Губы на лице с серебряной повязкой сжались в тонкую линию.

Псатма Наннафери вновь принялась рассматривать своего чудесного двойника в зеркале.

– Ты несешь Воду в себе, – сказала она последнему сишауриму, погладив ладонью плоский живот. – Как океан! Ты можешь сокрушить меня по своей малейшей прихоти. А сам просто стоишь, изрыгая угрозы и оскорбления?

– Я служу своему господину.

Верховная жрица расхохоталась. Вот, поняла она, ее новый храм, армия дикарей, несущихся по землям, куда избегают заходить даже пастухи. И эти варвары, эти фанимцы – ее новые жрецы. Какая разница, во что они верят, если им удалось осуществить необходимое?

– Но ты лжешь, – прохрипела она старческим голосом.

– Он был помаза…

– Был помазан! – проворчала Псатма. – Да не тем!

– Прекрати кощунство…

– Глупец! И все они тоже. Все люди, все эти воры! Все думают о себе, что они – центр земли. А ты нет. Ты видел. Ты один знаешь, как мы ничтожны… всего лишь пылинки, пятнышки в бурном черном потоке. И ты обращаешь свою веру к абстрактному заблуждению – Единому Богу! Кидаешь кости, надеясь на спасение, когда всем нам нужно преклонить колени!

Сишаурим ничего не сказал в ответ. Випера изогнулась, чтобы заглянуть жрице через плечо, и перекрестный узор змеиной чешуи замерцал при свете лампы.

Женщина оглянулась и увидела нагого Фанайяла, который стоял, пошатываясь, позади нее. В неверном свете он казался каким-то иллюзорным.