Воин и меч

Тропинки никакой ведущей в скит из внешнего мира не было, особых примет тоже и через двадцать минут пути Анатоль понял, что если в лесу не сгинет и деревню найдёт, то назад уже точно не вернётся. Испугался и повернул в обратном направлении к вечеру уставший грязный и, испытав не один раз отчаяние, с большим трудом нашёл свою землянку. Спал без снов и ведений до позднего утра. А за общей воскресной трапезой, которая через день была, Паисий ему сказал:

– Толь, ты если хочешь к людям вернуться, лучше прямо скажи, нам, конечно, обидно будет, что ты с пути сошёл, но мы тебя держать не станем.

Тут три старца на него посмотрели, оторвавшись от своих плошек с супом как на мальчишку, пытавшегося украсть сметану. Анатоль почувствовал, что его выгоняют, и стало так стыдно и страшно одновременно, словно он и вправду мальчишка, а не боевой офицер, ходивший в атаку и не раз сражавшийся и убивавший на дуэлях, привыкший по пустякам рисковать жизнью и бахвалясь ставить её в цену ниже глотка шампанского.

– Нет, нет, отцы – это я так, просто заблудился, грибы собирал. – Соврал Анатоль.

– Ну, ну. – Сказал Паисий и все снова принялись тихо есть суп.

Стыдно было не только за трапезой, но и весь следующий день, поэтому Анатоль с удвоенной силой принялся копать ручей. Но надолго его энтузиазма не хватило, и к зимним холодам новое русло было прокопано едва ли наполовину.

Зимой, когда копать не было никакой возможности, Анатолю поручили заготавливать дрова и драть лыко для лаптей. Сами лапти плести у него не получалось, а сделанный им экземпляр годился разве только для него самого, в назидание и увеличение смирения, как сказал Паисий.

Несмотря на первую неудачную попытку выбраться на денёк другой к людям, Анатоль не расстался с этой идеей окончательно. Иногда он, стыдясь своей слабости, гнал подобные мысли, вспоминая строгие взгляды старцев, иногда, наоборот, лелеял такие мысли по ночам.

Долгими зимними вечерами, когда усталость буквально сковывала прозябшие от работы на морозе мышцы, Анатоль не раз задавался вопросом, почему бы ему вообще не бросить скит и не вернуться в большой мир под чужим именем. Но, образы строгих старцев, запечатлённые в памяти, каждый раз прерывали ход подобных размышлений. К трём подвижникам, державшим его как бы в неволе Анатоль за лето, проникся такой любовью, что относился словно к отцам родным. Сложно было сказать однозначно, что явилось причиной этого чувства, старцы в целом были строги и даже суровы, говорил он с ними за восемь месяцев не больше нескольких часов в совокупности. Но Анатоль точно знал, что сдержанное внимание к нему отшельников пропитано потрясающей заботой и любовью, которую он не встречал ни в одном из своих прежних знакомых. Поэтому именно страх больше никогда не увидеть старцев каждый раз заставлял отбросить мысли об уходе из скита.

Но жизнь была бы не жизнь, если бы всё было так просто. Лукавая мысль о непродолжительном походе в деревню на поиски приключений продолжала существовать в разуме Анатоля, получая время от времени развитие в предрассветных фантазиях. Если у старцев духовный подвиг являлся необходимостью продиктованной спецификой их существования, для них основная часть жизни уже проходила за пределами реальности и ослабление поста и молитвы просто вырывало их из того благодатного мира, в котором они жили. Для Анатоля мир был пока один по большей части материальный, в скиту его удерживало только чувство добра и любви, исходящее от старцев, которое он больше никогда и нигде не испытывал.

По весне план того, как добраться до деревни, сам пришёл в голову. И выглядел он вкратце так: если есть ручей, то он обязательно куда-то течёт, а в конце впадает в реку, а вдоль реки всегда есть деревни.

Своё маленькое путешествие Анатоль начал в понедельник, после воскресной трапезы, чтобы гнев отцов был помягче. Постарался насколько это было возможно привести себя в порядок: прибрал волосы, подровнял бороду, почистил штаны и рубаху, отправился вдоль ручья вниз по течению. Быстро понял, что с наведением марафета поспешил. Путь оказался не простой, тернистый, но действительно, как и рассчитывал Анатоль, вывел его вёрст через десять к достаточно широкой реке, на изгибе которой вниз по течению дымила печными трубами небольшая деревенька. До неё добрался уже вечером, снова привёл себя в порядок и попросился в крайний двор переночевать. Как по заказу хозяйка оказалась молодой вдовой с двумя ребятишками и за обещание наколоть дров и помочь на дворе, пустила Анатоля переночевать на сеновал.

Нюх не подвёл старого ловеласа, хозяйка гнала недурной самогон и относительно быстро поддалась обольстительной обходительности нового гостя. Через три дня Анатоль едва выбрался от разомлевшей в лучах мужского внимания вдовушки, обещая вернуться, и узнал, что началась война с немцами. На вопрос Анатоля не боится ли Евдокия, так звали хозяйку, принимать у себя гостей, она ответила, что в деревне её считают ведьмой и даже судачить за её спиной боятся.