Воин любви. История любви и прощения

Через несколько месяцев после переезда в Неаполь я заполняла школьные документы детей и поняла, что мне некого внести в список тех, с кем можно связаться в экстренной ситуации. Вся та свобода, о которой мы так мечтали, обернулась одиночеством. Кто принесет нам еды, если мы заболеем? До переезда мы были частью прихода. Мы жили словно в деревне. Лица взрослых светлели, когда они видели наших детей. А мы знали и любили их детей. Мы стали скучать по всему этому. Мы решили, что настало время пойти в церковь, и остановились на той, что рекламировала себя как лучший выбор для молодых людей. Когда мы пришли туда в первый раз, нас увлекли кофейня, рок-группа и сотни молодых семей, которые выглядели одной большой семьей. Нам показалось, что здесь мы почувствуем себя как дома. Но постепенно ощущение комфорта стало ослабевать. Мне стало неуютно в этой церкви. Здесь не давали слова женщинам, здесь не было представителей других рас. У церкви была политическая программа, защищающая права большинства и не учитывающая интересы бедных и страдающих. Священника больше заботило процветание церкви, чем выживание тех, кто страдал вне ее стен. Я поняла, что эта церковь мне не подходит, и собиралась найти новую. Но тут я узнала о Крейге, и мне понадобились тепло и поддержка.

Через несколько недель после нашего расставания меня хватает за руку женщина, которую я видела в церкви. Мы не были близко знакомы. Я улыбаюсь ей. Она склоняет голову набок с сочувственным выражением лица. «Черт! – думаю я. – Приехали!»

– Можем мы поговорить? – спрашивает она.

«Нет!» – думаю я.

– Конечно! – отвечаю вслух.

– Дорогая, мы в нашем кружке изучения Библии узнали о том, что случилось, – начинает она. – И мы считаем своим долгом рассказать вам об опасности развода. Развод – это не то, что Господь уготовил вашей семье. Мы любим ваших детей, как своих собственных, и не хотим, чтобы они страдали. Господу угодна полная семья. Если вы выйдете из-под Его опеки, Он не станет защищать вас, дорогая. Бог даровал вас Крейгу, чтобы вы помогали ему. Ваш долг – помочь ему в этот трудный момент. Господь дал нам несколько заповедей, которыми мы хотели бы поделиться с вами, если вы не против.

Она начинает рыться в сумочке, а я спокойно смотрю на нее. Но в душе моей сверкают молнии и кипит ярость. Я в ярости от того, что есть женщины, которым церковь твердит, что Бог ценит брак выше, чем их души, безопасность, свободу. Я в ярости от того, что есть женщины, которых учат, что Бог – это мужчина, а мужчина – это Бог. Я в ярости от того, что есть женщины, которым твердят, что их ужасный брак – это крест на всю жизнь.

Я слышу собственные слова:

– Простите, а что, по вашему мнению, произошло?

– Вы же ушли, верно?

Она ждет моего ответа, и на лице ее появляется покровительственная улыбка. Я никогда не понимала, что означает «покровительство», пока эта женщина не показала мне, что ей вовсе не нужно знать, что со мной произошло, чтобы предложить наилучший выход. Она и не хочет знать. И я понимаю, что церкви не нужно, чтобы женщины имели больше информации.

Я смотрю на стены церкви, и на какое-то мгновение яд этого места становится мне очевиден. Эта женщина говорит со мной не как женщина с женщиной. Она говорит со мной как представитель религиозного института. Для этого института очень важно, чтобы мы с ней никогда не поняли, что есть разница между тем, чтобы уйти от мужчины и уйти от Бога. Мы никогда не должны понять, что есть разница между подчинением Богу и подчинением мужчине. Эта тайна хранится в подобных местах за семью печатями: Бог является Богом женщин точно так же, как и Богом мужчин. Это так. Сохранение этой информации в тайне – отрава. Вот почему женщины здесь больше не поют.

Я смотрю в другую сторону и вижу Тиш вместе с ее классом воскресной школы. Тиш замечает меня, и ее лицо светлеет. И в эту секунду я понимаю, что ничего не должна институту христианства – ни своего здоровья, ни достоинства, ни молчания, ни мученичества. Я не должна отвечать этому месту. Я отвечаю Богу, себе самой и этой маленькой девочке. Никто из нас не хочет, чтобы я принимала трусость за силу, сознательное неведение за верность, а зависимость за любовь. Маленькая девочка не хочет, чтобы я умирала ради нее. Она никогда не просила для себя такого тяжкого груза. Она хочет, чтобы я жила ради нее. Она хочет, чтобы я показала ей, что женщина должна не притворяться, что ее жизнь идеальна, а честно справляться с трудностями. От меня она должна узнать, что в этих четырех стенах нет Бога и что люди, собравшиеся здесь, Богом не владеют. Она должна узнать от меня, что Бог любит ее сильнее, чем любой из созданных в Его хвалу институтов. И она узнает это, только если я покажу ей, что сама во все это верю. Она узнает это, только если я сама узнаю это первой. Она выучит свою песню, только если ее мать продолжит петь.