Воин огня

Ичивари молча покачал головой, вздрогнул и кивнул, запутавшись в вопросах и снова думая о ловчей сети и о себе – счастливо запутавшемся, страстно желающем никогда не обретать свободу одиночества и покой хладнокровной логики… Махиг пил аромат белой кожи, неотрывно глядя в темные, почти черные в тенях ресниц, глаза Вики. Он чувствовал, что трудноуловимый незнакомый запах длинных влажных волос много опаснее «живой воды»: и надо бы отказаться от подозрительной сделки с неясными условиями и обязательствами, но это уже непосильно. Он воин, он побежден без боя и более того: во имя подобного плена он готов стоять у столба боли так долго, сколько потребуется… Сама не ведая того, Вики поправила волосы левой рукой, почти точно исполнив ритуальный жест просьбы о бусах. Качнулась всем телом ближе, и махиг сперва ощутил прохладную щекотку невесомой ткани, а затем тепло и упругость кожи. И арих, уступивший асхи место советника и покровителя на долгие месяцы морского странствия, взметнулся гудящим пламенем, в единое мгновение вскипятил и испарил с огромным трудом накопленную рассудительность. Покой глубокой воды жил лишь в глазах Вики, делая их еще более загадочными, не отпускающими взгляда…

Светлые волосы оказались мягче заячьего меха, Ичивари зарылся лицом в их влажную прохладу, вдыхая запах чужого берега, – первый и, может статься, единственный настоящий живой запах в мертвом мире каменных городов и бездушных людей.

– Я не подарю тебе бусы, – едва слышно шепнул сын вождя на родном наречии, вряд ли осознавая даже, что говорит вслух. – Я просто не смогу уйти. Теперь я знаю, почему дарить бусы – постыдно… Это знак предательства. Но я тебя не предам. Никогда не предам.

Кожа женщины, кажется, светилась горным снегом, Вики послушно выгибалась назад и обнимала плотнее, и была она – обманчивый снег, прохладный при касании губами и обжигающий в следующее мгновение…

– Чем тебя не устроила кровать? – уточнила Вики, когда масло в светильниках уже закончилось, а слабый огонек утра еще толком не разгорелся.

– Там все кружевное. А ну как порвется или сомнется? Жалко…

Женщина негромко рассмеялась, удобнее и плотнее прижалась щекой к плечу, погладила пальцем шею вдоль нитки со знаком чаши:

– Чар, прости за любопытство, может, у вас не принято такое спрашивать… Почему у тебя нет жены? Ты уже не ребенок, и ты, прямо скажем, хлафски хорош собой.

– Так через год начну думать всерьез, – чуть смутился Ичивари. – Справлю восемнадцатилетие и получу все права на взрослое имя, то есть буду просто Ичива, как дед, а не Ичивари. Одно из значений нынешнего моего имени – «тот, кто может стать Ичивой»…

– А-ах! – Вики резко села, поправляя волосы и сердито хмурясь. – Я совратила младенца. Хотя… как-то мы вполне по-взрослому тут. – Вики фыркнула и неопределенно повела рукой. Покосилась на махига и грустно добавила: – Я старше тебя почти на восемь лет. Мне скоро будет двадцать пять, и я чувствую себя старухой, вот ведь наворотила: пришла, огласила договор, заранее все решив за себя и за тебя… Такая вот я, все просчитываю и оцениваю. Давай уж честно скажу: я полезла к тебе под бок, потому что ты мне глянулся, потому что ты мне нужен и еще потому, что мужики себя проявляют сполна, именно сняв все лишнее, не только штаны, но и маску приличий… Чар, я завидую твоей будущей жене. Ты не находишь радости в любовании своей силой или в чужом унижении. Мне с тобой тепло. Хлаф! Чего уж там, ни разу в жизни меня не спасали просто так, в темноте глухого леса, не зная имени, не определив цену своим усилиям. – Вики вздохнула, искоса глянула на махига с шальной веселостью. – Даже не оценив с первого же взгляда моей красоты… Это было почти оскорбительно.

– Вики…

– Не стоит извиняться чудесным ранним утром за то, что почудилось хмурым вечером, – подмигнула женщина. – Чар, мне с тобой хлафски хорошо. Я могу не лгать ни единым словом и не ждать ответного обмана. Знал бы ты, как это кружит голову…