Воин огня

Ичивари отдышался и огляделся. Наваждение сгинуло, тело снова имело обычный вес, да еще и с избытком: на плечи давила усталость. Глаза болели, он усердно щурился. Так ведь ночь опустилась… Махиг охнул, потер лоб и снова огляделся. Тори сидела на прежнем месте, темная и едва различимая в ночи, только в глазах вспыхивали острые яркие звездочки… далеко, отсюда почти не слышно, кричал Бгама. Хрипло надрывался, испуганно. И Вики ругалась.

– Нас потеряли, – догадался Ичивари. – Тори, что ты со мной сделала? Это было удивительно… Но больше не надо так, ведь Вики переживает, ты ей не оставила письмо.

Девочка всплеснула руками, смешно обхватила голову, всерьез переживая и оглядываясь в сторону дома. Приняла и прижала к груди деревянную фигуру. Ичивари убрал нож, подхватил на руки Тори и заспешил на голоса. Искали с факелами и лампами, все слуги до единого… Шли цепочкой. Сама Вики гарцевала на коне и, видно по всему, крепко злилась. Подскакала, пребольно огрела хлыстом по плечу, со всего размаха, до кровавой полосы. Вскрикнула зло и протяжно, привстала на стременах – и повторно опустила хлыст, с оттягом. Бросила, вроде бы чуть успокоившись:

– Хлаф дикий! Я уже невесть что себе придумала… Еще раз Тори украдешь, пристрелю, понял? Скотина лядская, кого я в дом тащу, где мои-то мозги? Что теперь делать?

Прокричав эти слова, Вики подхватила из рук девочку, закрутила злого коня и пустила вскачь. Оправдываться и объяснять, что не воровал, что сама девочка все и затеяла, было некогда и некому… Бгама с факелом возник из сумерек, на лице блики света пляшут, делая выражение диким, а глаза – налитыми кровью. Слуга улыбнулся, поглядев вслед хозяйке:

– Не обижайся, не надо. Детей у нее нет. Тори чужая, а вот – сам видишь. Не чужая. Идем. Все хорошо. Только ты молчи, понял? Иначе…

– Кишки съешь, – буркнул Ичивари, не в силах злиться.

На душе было так тепло и светло, словно ничего дурного не произошло за последние дни. И право съесть кишки во имя покоя Тори уже не казалось блажью. Сам берег тагоррийцев выглядел местом нелепым, гнилым, но колдовски интересным. А еще Ичивари не сомневался, что доберется до своей комнаты и застанет там Вики, но уже совсем в другом настроении. Поэтому арих не чадил злобой, но грел души ровно и ярко. Можно будет зажечь все светильники и смотреть на женщину с кожей горного снега, чтобы утром поправить неточности в работе. И гладить тело, и снова греться в общем огне…

Утро началось на редкость гнусно. Визгливый вопль Лауры перечеркнул хороший сон и сам растворился в сухом и страшном треске близкой молнии. Арпа стояла на пороге спальни и кричала, выгибаясь вперед, заходясь и хрипя. Вцепившись бледными пальцами в косяк двери, она царапала ткань занавеси, медленно опускаясь на колени и не переставая визжать и выть…

– Бле-эда! Бледа лядская! Гнилая грязная тварь, продажная. Моль сакрийская, падаль вонючая…

Вскочив, Ичивари в два прыжка добрался до дверей, не разбираясь и не задумываясь, повторил действие Вики в ту первую ночь – влепил арпе звонкую пощечину. Отодрал ее ослабевшие руки от косяка, с силой встряхнул Лауру за тощие плечи, закутал в одеяло, поданное Вики, и отнес на кровать, зажимая рот и уже не удивляясь тому, что девчонка впилась в руку зубами и прокусила кожу, но не унялась.

– Поглупела я, – устало выдохнула Вики, присаживаясь на край кровати и разыскивая в смятых складках ткани свою одежду. – О тебе и Тори невесть что подумала, а про нашу арпу и забыла… сунула ей в зубы двадцать монет, как будто таким можно заткнуть пасть золотом.

Полузадохнувшаяся и прижатая накрепко Лаура перестала выгибаться и выть, затихла, с прежней злостью щуря глаза. Ичивари убрал руку, замотал укус протянутым Вики платком.

– Закончила орать? – сухо уточнила Вики. – Говори толком. И прежде, пока ты еще в уме, учти наперед: еще одно грязное слово – и я просто перережу тебе горло. Ты в моем доме, не забывайся.

– Это мой мужчина, – тихо и зло, скаля зубы и с присвистом выговаривая слова, зашипела Лаура. – Мой! Отдай.

– Может, сперва стоит спросить меня? – озверел Ичивари, повторно влепив арпе пощечину.

– Бледа кого угодно захапает, – визгливо и жалобно заверила Лаура. – Старая арпа! Небось присушила, зелье дала. Да ты глянь на нее! Она без краски противнее моли! Пошли отсюда, Костес. Слышишь? Немедленно.

Ичивари некоторое время сидел молча, пытаясь понять, насколько опасным для окружающих может быть нынешнее состояние арпы. За окнами ревел ветер, дождь хлестал по стеклам, бессильный помочь нелепой мавиви, безумной, давно утратившей способность поддерживать висари, зато успешно его нарушающей… Махиг прикрыл веки и запел то, что слышал от матери, самостоятельно придуманное Юити от первого до последнего слова и созвучия, но, безусловно, угодное асхи. Слова были родные, язык зеленого берега вплетался в музыку особенно легко и удачно. Ветер унялся, затем и дождь поутих, выдохся. Висари медленно и трудно, но выправилось до прежнего состояния. Дурного, не все же годного для жизни и неопасного.

– Извинись перед Вики.