Воин огня

– Тебя не устроит ответ! Настоящий. Но изволь, я дам его. Оружие находится в душе моей. Во многих иных душах. Когда мы раскрываемся, когда осознаем не умом, но сердцем и высшим сознанием, что защищаем висари и нарушаем его краткосрочно во имя длительного восстановления, духи к нам добры и оказывают помощь. Сила ариха велика. Но нельзя ее использовать, чтобы убивать одних и забирать их золото, землю, рабов. Нельзя уродовать висари для себя, без пользы для духов. В такой войне висари не восстанавливается, а расшатывается. Мое оружие для тебя не существует. Потому что для моего оружия не существует твоя война, в ней нет… стержня.

Герцог довольно долго молчал, сосредоточенно запоминая и повторяя в уме услышанное, выискивая пользу для себя, определяя, велика ли доля искренности собеседника и как много в его словах лжи и недосказанности. Лицо старика при этом становилось все мрачнее и жестче. Ичивари следил за переменами и понимал: время спокойной скуки в замкнутой клетке подходит к концу. И новый день окажется куда тяжелее прежних.

– Стержень может дать вера, – осторожно понадеялся Этэри. – Знаком ли ты со Скрижалями?

– Я даже почти разобрался, зачем вам нужны деньги, – презрительно поморщился и кивнул Ичивари. – У нас подобного нет… И ответ будет так же малопонятен. Вики мне объясняла, кто такие посредники: это те, кто знает и мастеров, добывающих золото, и хозяев надежных подвалов.

– Примерно так.

– Ваша вера сама по себе – посредник между неявленным и явленным. Если грубо и условно перевести на ваш язык – между богом и людьми. Посредничество снижает возможность прямого общения с высшим. Мало вам веры, зажатой в тиски Скрижалей, так имеется второй посредник. Храм, орден и так далее… Направляющий веру так, как кажется полезным и правильным. При двух посредниках уже нет прямого общения. Даже зародившись, оно обычно не расцветает, оно гибнет.

– Ты рассуждаешь об оружии таким образом, который подразумевает осознанность и понимание, глубокое, – задумался герцог. – Я вынужден прибегнуть к иным способам дознания, чтобы устранить… посредничество. Боль делает людей куда честнее, отучает их умничать и выказывать неуместную заносчивость. Надеюсь, ты понимаешь мое положение. Пытка лишь вынужденная мера. Мне не хотелось бы окончательно и необратимо тебя уродовать.

– Тебе страшно потерять оружие моей души, – улыбнулся Ичивари, снова устраиваясь на соломе. – Тебе страшно остаться наедине с разгневанным королем, и ты не знаешь, чьим посредником станет ментор. Мне тебя не жаль. Глупо причинять боль, зная, что ответ получен. Но таков ваш путь… Вы привыкли воевать и брать силой, иного уже и не видите. Пытка так пытка. Мне даже будет полезно. Я вернусь домой очень уважаемым сыном вождя, поскольку я скажу: «Я стоял у столба боли на земле бледных».

– Ты никуда отсюда не выберешься, – свистящим шепотом, бледнея и подаваясь вперед, пообещал Этэри. – Ни теперь, ни позже.

– Ты просто не знаешь Магура, ни разу не видел Гимбу в гневе и не слышал ветер, шумящий над головой Шеулы. Иди, не мешай отдыхать. Пока что у меня еще есть время, и я намерен отоспаться впрок.

В дальнем конце коридора возникли, звуча все громче, торопливые шаги. Герцог, собравшийся что-то сказать, смолчал, дожидаясь новостей и явно полагая, что будут они ценными. Ичивари тоже ждал, заставив себя никак не проявлять невыдержанность. От мысли, что Вики уже, возможно, нет в живых, делалось больно. Так больно, как никогда прежде от удара ножа или движения челюстей волка, искрошившего кость. Не зря Джанори утверждал, что душа страдает куда тяжелее, чем тело. Просто тело громче кричит о своей боли.

В человеке, который склонился перед креслом герцога и теперь усердно целовал его башмаки, Ичивари сразу узнал нового Хуана – почти что своего одногодка, азартного и злого мальчишку, который в единый миг унаследовал и имя, и грязное дело убитого Бгамой предшественника.

– Дурные вести? – догадался Этэри. – Говори, этот уже вряд ли с кем поделится…

– Ваша светлость, я передал послание и затем проследил за прементором. Я пошел по следу чернорукавников. Они догнали баронессу в таберне, где она собралась заночевать. Десять таари остались и задержали людей ордена. Я не могу объяснить, почему рабы ей служат, как никому более. Я следовал в некотором отдалении и наблюдал. Оставшихся с ней рабов и саму Вики вынудили уходить по тропе к морю. Точнее, как я позже предположил, они сами избрали нелепейший путь, ведущий в ловушку. На пустой берег, откуда не выбраться. Где нет лодок и кони ломают ноги. Повторно их догнали уже глухой ночью, было весьма темно. Я слышал выстрелы, много выстрелов. Затем возникло нечто иное, чудовищное, словно чаша тьмы опрокинулась и миру был явлен последний, черный день суда. Голос… Не знаю, ваша светлость, что это было, горло людское не способно исторгнуть столь чудовищный звук. У меня волосы встали дыбом. В холодном поту я бросился вперед, на холм, хотя конь мой взбесился и…