Вместе с немногочисленными выжившими, Эспен воздвиг на месте разобранного пепелища лагеря рейджеров стихийный мемориал. Они воткнули в землю несколько сотен мечей, собранные с убитых. В самом же центре, около знамени корпуса, торчал громадный двуручник с вязью в виде парящего лебедя.
Сил и желания что-то говорить не было. Солдаты поблагодарили Эспена за всё короткими кивками и разошлись по домам. Многие из них были травмированы до конца жизни произошедшими событиями, кто-то и вовсе решил отречься от дальнейшего Пути Тельмуса.
Эспен не винил их. Только себя. Его люди, товарищи, прошли через столько всего: было разбито не мало вражеских лагерей, спасён от Чёрных Варанов Старвод, одержана победа в двухвековой войне под Доменгоном. И почти все встретили свою смерть на Родине, от грязных ручонок местного идиота с гербом!
Но причина… Причина произошедшего не давала Эспену покоя. Всё, что произошло, если разобраться, было на его совести.
«Какой же я идиот! Знал ведь, что культ не отпустит… Знал, и всё равно завёл друзей, сплотил кучу людей вокруг себя, чтобы они все погибли! Мне нельзя находиться в обществе, я опасен для всех живых существ, пока жив! Мне нет места ни в городе, ни в самом засратом селе! Мой дом — это дорога. Дорога в никуда, дорога на войну, которая не закончится, пока последний, кто носит метку Темнобога не сдохнет в муках! — и с этими словами, он дотронулся до оставленного клейма на левой груди. — Клеймённый будто скот… Без дома, семьи и кроши над головой… Я вернулся к тому, с чего начинал. Загнанный зверь, отбивающийся когтями и клыками от загонщиков. Но отбивающийся, мать его, до конца! И если уж война объявлена, нужно лишить выродков тактического преимущества! Сниму клеймо, посажу суку на кол и потяну всем весом за ноги, чтобы мучилась, тварь! Ме-е-едленно мучилась!»
Если бы он не взял с собой Глорию, она бы не раздавила Каменную Саламандру. Если бы он тогда убил Тимоса, то заимел бы проблемы с законом, но ему не в первой было бежать. Отправился бы куда-нибудь на Юг, продолжил бы мстить, не подставляя такое количество людей под опасность. Если бы отрубил Смрадазубу ещё и ноги в том лесу, а не надеялся, что тот сдохнет от кровопотери, Моди был бы жив! По крайней мере, в одном из вариантов развития событий…
Боль, страх, унижение, утрата… Если это представляло собой жизнь человека, то на кой чёрт вообще пытаться им стать?!
— Эспен, — произнесла Алиса, вырвав паразита из состояния, которое можно было бы охарактеризовать, как «агрессивный транс». Воздух вокруг Эспена буквально закипал от злости. — Нужно поговорить.
— Давай поговорим, — обернулся он.
— После всего произошедшего… Когда мы с тобой клялись на алтаре, я верила в то, что жизнь воительницы-Алисы закончилась. Что мой Путь адепта подошёл к завершению и я смогу обрести счастье простой женщины — верной супруги, матери… — на этом слове голос амазонки дрогнул, но она проглотила кусок стекла, застрявший в горле и продолжила: — Начнётся счастливая жизнь, как в сказке. Что я, наконец-то, подарю тебе свою любовь, а ты мне свою. И быть может, глядя на меня, ты станешь человеком, как и хотел, но… Теперь это всё в прошлом, пусть и не таком далёком. Теперь я — мститель. И в моём сердце не осталось других чувств, кроме ненависти к убийцам моего единственного сына, которого я вынашивала под этим самым сердцем, а теперь… У меня его вырвали, растоптали и выкинули. Я сама больше не человек, я адепт — без жалости и страха. И на Пути адепта мне не нужен муж… Мне не нужна семья… Всё это погребено здесь, под Старводом, — сказала Алиса. — И если ты меня понимаешь, то я хотела бы снять этот браслет.
Эспен заглянул в зелёные глаза амазонки. Огонёк жизни в них погас, а душа была разорвана в клочья. Должно быть, со стороны он выглядел также. Да и чувствовал тоже самое.
Эта женщина больше не была его супругой, перед ним стояла валькирия — ангел войны. Обоюдоострый меч, принявший образ рыжеволосой… Нет, она больше не была красавицей. Может быть внешне всё ещё ей и оставалась, но Эспен, в отличии от большинства тех, кого называют «людьми», никогда не смотрел только на обложку.
Алиса была изуродована. Насильно. Не по своей воле. Но в ней больше не осталось и следа от прежней красоты души.
— Я чувствую тоже самое, — произнеся это, Эспен снял с правой руки женский браслет. — Эспен и Алиса, молодожёны, что не успели и дня насладиться семейным счастьем. Их могила будет здесь, среди товарищей, — и паразит аккуратно положил браслет на землю, возле меча Людвига.
Амазонка согласно кивнула и положила рядом свой. На том они и разошлись. А следом, на холм поднялся Энас, не без помощи Гарольда.
Неко хромал, а верхние лапы двигались зажато из-за того, что почти всё тело покрывали бинты и жгучая мазь от ожогов. Правые щека и бровь были заштопаны чёрными нитями. Под шерстью этих шрамов, может, будет и не видно, чего не сказать о левом ухе. Оно потеряло примерно три четверти от своей длины и теперь представляло из себя короткий, широкий обрубок, который непроизвольно шевелился в такт другому уху.