Воин под Андреевским флагом

P.S. Я теперь вижу, ежели бы у нас пропустили Equinoxe {равноденствие (фр.)}, то бы флот Севастопольский цел остался. (В периоды осеннего и весеннего равноденствий на морях в умеренных широтах часто бывают сильные штормы. – П.В.)

Екатерина, как могла, утешала своего любимца:

«Потеря флота Севастопольского не тебе одному нанесла удар, я сие нещастие с тобою делю…

Конечно, луче было, естьли б Equinoxe пропустили, но что делать? Что зделано, то зделано. Разве буря лишь была для нас, разве туркам она вреда не нанесла? Очаковской эскадре разве от бури ничего не зделалось?»[1]

Из сообщений адъютанта Потемкина Михаила Гарновского мы узнаем, что в среде высших сановников были слышны неблагоприятные отзывы об образе действий Светлейшего. Так, например, в Совете говорили: «Мы знали, что князь погорячился, дав флоту повеление выступить в море в такое время, которое к выходу судов совсем неспособно». Передавали, что князь «держится одними интригами».

Сама же Екатерина говорила о Потемкине: «Честь моя и собственная княжая требует, чтоб он не удалялся в нынешнем году из армии, не сделав какого-либо славного дела, – хотя б Очаков взяли. Бог знает, отчего он унывает и почти печальные письма пишет. Должно мне теперь весь свет удостоверить, что я, имея к князю неограниченную во всех делах доверенность, в выборе моем не ошиблась».

В донесении от 26 октября Потемкин, ссылаясь на сведения, пересланные контр-адмиралу Мордвинову агентом из Константинополя, писал о том, что «капитан Тиздель, командовавший помянутым кораблем, прибыл в канал Константинопольский, бросил якорь между обеими крепостями и бесчестным образом предал себя в руки Турков».

Из Вены Екатерине сообщили более точные сведения, и она тут же передает Потемкину:

«Известия гласят, что 60-пушечный корабль севастопольский, а именно «Мария Магдалина», попал на Турецкое адмиралтейство и что Аглийский капитан Тисдель хотел подорвать корабль, но экипаж не допустил. Что делать, быть так. Прошу тебя только сие отнюдь не брать с лишней чувствительностию».

В начале ноября Светлейший продолжал сокрушаться:

«Сколько я преодолевал препятствий и труда понес в построении флота, который бы чрез год предписывал законы Царю Граду. Преждевремянное открытие войны принудило меня предприять атаковать разделенный флот Турецкий, с чем можно было. Но Бог не благословил».

Между тем нелепые слухи в Петербурге все множились: Гарновский передавал, что «в Совете были читаны следующие вести: «Войнович полонен и отослан в Цареград… Кинбурн взят турками, а Тамань абазинцами». В городе врут еще хуже сего…»

Екатерина II – Г.А. Потемкину

Ноября 23 ч., 1787.

…Отпиши мне, правда ли, что Турки и прочие недоброжелательные разславляют, будто корабль «Слава Екатерины» у них в руках, и они будто его взяли у дунайского устья, и будто Войнович на шлюпке с оного съехал? Пожалуй, переименуй сей корабль, буде он у нас. Не равен случай, не хочу, чтоб злодеи хвастались, что «Слава Екатерины» в их руках…

Гарновский сообщал о своей беседе с графом Безбородко.

«Правда-ли, что корабль «Слава Екатерины» был разбит бурею, попался в устье Дуная в руки запорожцам, а граф Войнович насилу успел спастись на лодке? Не пишут-ли к вам чего-нибудь о сем?» – спрашивал граф Гарновского. Тот уверял Безбородко, что «посторонние о сем слухи и доносы ложны. Посудите сами, ваше сиятельство, была-ли хотя малейшая возможность переправиться на лодке в октябре месяце от устья Дуная в Севастопольскую гавань, где Войнович ныне пребывание свое имеет?» «Я и сам думал, что эти вести ложны», – заметил Безбородко.

Надо сказать, что Екатерине с самого начала не нравилось слишком громкое название флагманского корабля, и она еще в 1783 году просила Потемкина больше подобных названий судам не присваивать: «Пожалуй, не давай кораблям очень огромные имяна, afin que des noms trop tot fameux ne deviennet a charge et qu'il ne soit trop difficile de remplir une pareille carriere (для того, чтобы слишком громкое не зделалось тяжким и чтобы не было слишком трудно соответствовать этому назначению (фр.)».