Воин под Андреевским флагом

Дмитрий Сенявин вспоминал: «12-го числа с рассветом по прошествии шторма стали мы вооружаться, к обломкам мачт поставили запасные стеньги, на них брам-стеньги, привязали паруса и к вечеру при попутном ветре снялись с якоря. Хорошее время и такие ветры весьма благоприятствовали нам. 21-го числа, поутру вошли мы в Севастополь, благодаря Бога, можно сказать, благополучно».

Сойдя на берег, командующий Войнович написал Потемкину письмо:

«Когда-то надеялся иметь счастие Вашей Светлости доносить о славе и победах, нахожу себя несчастливейшим человеком и принужденным доносить о крушении наших сил, под моею командою состоящих; на кораблях, в которых полагал всю свою надежду и смелость, и мнил оными все в свете предпринять, оные мне манкировали и 6 часов шторму претерпеть не могли, потекли и великая качка их всех почти расшатала; такелаж их весь стал негоден и порвался, от чего и мачты потеряли и подвергли всех крайнему несчастью. С лишком 20 лет, Ваша Светлость, как хожу в море и по всем морям был, но такого несчастия и предвидеть не мог, и как спаслись, одному Богу известно. Если бы я не решился на корабле «Слава Екатерины», и сие из отчаянности, на открытом море приказать якорь бросить, оный бы через 2 часа потонул от великой течи.

Не было, Ваша Светлость, никаких недостатков ни в рачении, ни в усердии, ни в осторожности, ни в искусстве, а все произошло от слабости судов и их снастей; хотя шторм прежде такой был, но если бы все крепко было, устояло бы, да качество судов лучшее.

Черноморскому Адмиралтейскому правлению я представил и просил нарядить комиссию оное все судить и свидетельствовать.

Ваша Светлость, прибегаю я к милостивому Вашему покровительству и покорнейше прошу употребить меня тут, где бы я мог до последней моей капли крови пролить в службе Ее Императорскому Величеству» (в тот же день Марко Иванович отправил письмо и Мордвинову, где по-дружески просил его: «Я, Николай Семенович, предаю себя и судьбу свою известной Вашей честности и доброму сердцу, и покорно Вас прошу в сем несчастливом случае защитить мою честность и ревностную службу… Простите, Николай Семенович, я третий раз нынешнего лета в лихорадке; не исключите из числа пользующихся милостию Вашей»).

Князь Потемкин пришел в отчаяние, совершенно пал духом, решил даже передать командование войсками Румянцеву. 24 сентября он писал Екатерине:

«Матушка Государыня, я стал несчастлив. При всех мерах возможных, мною предприемлемых, все идет навыворот. Флот севастопольский разбит бурею; остаток его в Севастополе – все малые и ненадежные суда, и лучше сказать, неупотребительные. Корабли и большие фрегаты пропали. Бог бьет, а не Турки.

Я при моей болезни поражен до крайности, нет ни ума, ни духу. Я просил о поручении начальства другому. Верьте, что я себя чувствую; не дайте чрез сие терпеть делам. Ей, я почти мертв; я все милости и имение, которое получил от щедрот Ваших, повергаю стопам Вашим и хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, и не продлится. Теперь пишу к Графу Петру Александровичу, чтоб он вступил в начальство, но, не имея от Вас повеления, не чаю, чтоб он принял. И так, Бог весть, что будет. Я все с себя слагаю и остаюсь простым человеком. Но что я был Вам предан, тому свидетель Бог.

Вернейший

благодарнейший раб Ваш

Князь Потемкин Таврический»

Сразу вслед за этим Светлейший пишет и второе письмо с предложением вывести войска из Крыма, так как «без флота в полуострове стоять войскам Вашего Императорского Величества трудно, ибо флот Турецкий в Черном море весь находится и многочислен кораблями и транспортами, а посему и в состоянии делать десанты в разных местах».