Воин-разбойник

Я всегда был независимым. К пяти годам у меня был уже собственный маршрут по газетам. В семь лет я уходил на целый день, пробегая через километровый железнодорожный тоннель Лихай, чтобы искупаться в водохранилище Хауто. Туда можно было попасть и по старому Лэнсфордскому водному тоннелю, но в водном тоннеле жили огромные крысы, а, кроме того, он находился дальше в горах. Поэтому я выбрал короткий путь — и свои шансы — с поездами. Меня несколько раз прижимали к стенке. В первый раз, когда на меня наехал паровоз, я думал, что умру. Я затаил дыхание и крепко зажмурился, прижимаясь к мокрой каменной стене тоннеля, когда платформа за платформой проносились мимо, выбивая ка-чанг-ка-чанг примерно в футе (прим. 0,3 м) от моего носа. Мой отец, Джордж, избил меня до полусмерти, после того, как я рассказал ему, что сделал. С тех пор каждый раз, когда я пользовался железнодорожным тоннелем, я держал рот на замке.

Ни один из моих родителей не был слишком образован. Мой отец, вероятно, бросил школу около восьмого класса; моя мать, возможно, дошла до девятого или десятого (полный курс американской средней школы — 12 лет, прим. перев.). Никто из них никогда не придавал значения книжному обучению, так что я никогда не воспринимал школу всерьез. Меня гораздо больше интересовали развлечения — или зарабатывание денег.

До того, как я открыл для себя женщин, веселье состояло из купания в Хауто и летних каникул в горах Катскилл — Еврейских Альпах, где у моего дяди Фрэнка и тети Хелен был пансион. Деньги всегда были проблемой. Шахты закрылись, когда я учился в седьмом классе, и после нескольких месяцев простоя мой отец, наконец, нашел работу сварщика в Нью-Брансуике, штат Нью-Джерси. Мы переехали в Нью-Браунсуик в 1952 году. Я пережил настоящий культурный шок. Лэнсфорд был городком с населением около четырех тысяч человек, в основном чехов. В Нью-Брансуике жили поляки, венгры, ирландцы, евреи, негры и латиноамериканцы. К этому нужно было привыкнуть и в результате я получил и отдал больше, чем положено, синяков и ссадин на прогулке между школой и маленькой квартиркой в подвале, которую мы могли себе позволить.

Жизнь дома была не из приятных. К нам переехал мамин брат — трое взрослых и двое детей (к тому времени у меня уже был брат) втиснулись в трехкомнатную квартиру. Когда мои родители ссорились, что случалось довольно часто, брат моей матери становился на ее сторону. В результате отец проводил дома все меньше и меньше времени. Мой младший брат Джоуи, которому в то время было девять или десять лет, был близок с моей матерью, поэтому он оставался с ней в доме. Что касается меня, то я терпеть не мог это место.

Поэтому я уходил один, возвращаясь только для того, чтобы поспать или сделать те редкие домашние задания, которые я вообще делал.

Я сбегал и работал мальчиком в боулинге, выполняя любую случайную работу, которую мог найти, даже служа в семь утра на алтарной мессе в качестве служки. В те дни, когда я решал появиться в школе, я ходил в венгерскую католическую школу Святого Ладислава, где, как и многие поколения учеников до меня, били по костяшкам пальцев монахини, злясь за неподчинение правилам. Но я никогда особенно не любил уроки. Я путешествовал через школу на автопилоте, гораздо сильнее озабоченный зарабатыванием карманных денег, чем хорошими оценками.

Например, на втором курсе (второй год старшей школы, примерно девятый класс — прим. перев.), я работал по шестьдесят часов в неделю в закусочной «Гасси», расположенной неподалеку от Ратгерского кампуса. Во время летних каникул я работал там по сто двадцать часов в неделю — с пяти утра до десяти вечера, семь дней в неделю. Часы были долгие, но деньги большие: доллар в час, черным налом. Это была настоящая сверхприбыль для 15-летнего подростка в 1955.

Кроме того Гасси — его полное имя было Сальваторе Пулейо Аугустино, но я не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь им пользовался — обращался со мной, как со своей семьей. Он отвел меня наверх, где жил его отец, старик Сэл, и наполнил меня пастой с соусом, сосисками, курицей и огромной тарелкой овощей, обжаренных в оливковом масле с чесноком, вместо того, чтобы я съел оставшийся от обеденного стола мясной рулет или солсберийский стейк. Старик Сэл позволял мне смотреть, как он делает вино в подвале и у меня появился настоящий вкус к кьянти. Я даже выучил итальянский достаточно, чтобы сидеть за обеденным столом, который старик Сэм просто обожал. Гасси сделал из меня настоящую чешскую гинею.

Поскольку для подростка у меня было много денег в джинсах, я даже купил машину, хромированный желтый кабриолет «Меркьюри» 1954 года, как только стал достаточно взрослым, чтобы получить водительские права — на следующий день после моего семнадцатилетия.